— Как вы до такого дошли? — спрашивает Шейла, и я вздыхаю:
— Низкая самооценка.
Как бы ни было трудно, обещаю себе я, на этот раз я спланирую бюджет и буду его придерживаться. Свой последний бюджет, составленный в порыве ответственности, я убрала в стол и больше никогда не вынимала. Но на этот раз я настроена решительно. Я так думаю.
Я уже не так горда, чтобы отказываться от работы ниже своего уровня, и в итоге принимаю предложения выгуливать собак, поступающие через маму, ее коллег и Тодда. Очень скоро у меня появляется три-четыре постоянных клиента, и хотя платят меньше, чем было на временной работе, но хроническая депрессия отступает.
С таким крошечным заработком у меня есть шансы выбраться из долгов еще до конца жизни — поскольку я пока не плачу за квартиру, осев у папы, и забыла о ресторанах, такси, новых туфлях и косметике. Я научилась откладывать, а не разматывать деньги в тот же момент, когда они попадают ко мне в лапы. Если я и вынесла какой-то урок из увольнения, он таков: финансисты не шутят, когда твердят о важности сбережений.
Теперь я получаю двадцать долларов за одну прогулку, подбирая дерьмо гиперактивных терьеров. Вы не знаете, что такое самопожертвование, если никогда не ходили целый день с пакетом за собаками. Вероятно, это и есть то, что называется «выполнение долга перед обществом».
Пусть медленно, но я приближаюсь к тому, чтобы стать ответственным взрослым человеком. Думаю, Кайл мной бы гордился, хотя с тех пор, как я видела его на папиной кухне, от него никаких вестей. Наконец я набираюсь смелости и звоню ему. Оставляю на автоответчике сообщение: благодарю за помощь с моими юридическими проблемами и еще раз извиняюсь за свое плохое поведение.
Телефон звонит почти сразу же, как я кладу трубку, и я бросаюсь к нему в надежде, что это Кайл. Это Стеф.
— Где ты была?! — накидывается на меня Стеф, как будто я сознательно от нее скрываюсь.
— Это долгая история, — отвечаю я: рассказывать нет сил.
— Ладно. Слушай, случилось кое-что серьезное.
— Ты решила сбежать с Фергюсоном?
— Тут не до шуток, — с укором говорит Стеф. — Фергюсон в тюрьме. Его арестовали. Сегодня утром. В «Максимум Офисе».
— Что?! — Я сажусь на кровать.
— Они считают, что это он руководил вторжением, — причитает Стеф.
— Фергюсон не смог бы руководить побегом из бумажного кулька.
Стеф меня не слышит.
— В тюрьме ему дали только один звонок, а он позвонил мне — разве не романтично? — вздыхает она. — Мы ОБЯЗАНЫ ему помочь.
— Ты хочешь сказать, явиться с повинной? — уточняю я.
— Ты что, рехнулась? — шипит Стеф. — Конечно нет.
— Но что тогда остается?
— Мои друзья уже ищут ему адвоката. А пока — есть идея. Нужна твоя помощь.
— Не знаю, будет ли из этого толк, — скептически говорю я.
Мы со Стеф сидим в гостиной моих родителей, разложив перед собой десятки картонных листов и гигантские фломастеры.
— Будет, — утверждает она.
Вот ее план: нарисовать несколько десятков плакатов «Освободите Фергюсона», чтобы члены радикальной антикорпоративной группы протеста устроили с ними демонстрацию перед окружной тюрьмой.
— Противники Всемирной торговой организации поддерживают дело Фергюсона! — восклицает она.
— Они за хищение корпоративной собственности?
— Да, если оно направлено против разжиревших директоров. Я кое-кому позвонила. Думаю, мне удалось заинтересовать некоторые местные СМИ.
— А это не те же люди, которые разнесли весь Сиэтл?
— Они. Так что при них лучше не упоминай, как ты любишь «Старбакс»[17], — советует Стеф.
На изготовление плакатов у нас уходит добрая часть дня, а когда папа обнаруживает, чем мы занимаемся, Стеф тратит весь вечер на то, чтобы доказать ему разумность нашего мероприятия. Однако папа уговаривает нас перенести его на обеденный перерыв, чтобы Тодд мог за мной присмотреть — вдруг мы опять свяжемся с наркотиками и нас обеих заберут в тюрьму.
Перед зданием суда выясняется, что Стеф каким-то образом удалось собрать больше полусотни демонстрантов, причем некоторые из них почему-то считают, что Фергюсон работал не в «Максимум Офисе», а в генеральной дирекции «Макдоналдса». Другие уверены, что он работал в «Старбакс».
— Какая разница, главное, что пришли, — отмахивается Стеф, когда я намекаю, что это обман.
Все демонстранты одеты в какие-то безразмерные домотканые тряпки без этикеток. Женщины абсолютно не накрашены, зато у многих татуировки: надпись «ВТО», перечеркнутая жирным крестом. На брезентовых рюкзаках наклейки «Корпоративному рабству — нет».