— А-а… — то ли с облегчением, то ли с новой настороженностью протянул Ан, вопросительно глянул на Василия, потом снова на Митрофана, и для ясности предпочел забыть о старом инциденте, едва не стоившего веселому парню его брака, трона и половины королевства.
— Ну, что ж, господа лукоморцы, — похохатывая в густые усы, протянул руку генерал Артикул, — прошу в домик, освежимся, пропустим по стаканчику-другому старого гельвитанского, пока старик Бергамо готовит нам уток.
— И пока я придумываю желание, которое проспорил нам наш добрый Василий, — подмигнув, добавил де Труа.
— Ну, с желанием-то, наверное, всегда просто, — мужественно запихнув неудачу поглубже и подальше, улыбнулся уже более искренне Василий Двенадцатый королю.
— Я полагаю, полцарства в бессрочную аренду ты мне не дашь? — невинно захлопал глазками король.
— Только навынос, — решительно проговорил Граненыч.
Правители и их советники рассмеялись, постукивая друг друга игриво кулаками по плечам и спинам, и дружной гурьбой направились в дом.
— Э-эй… ваше величество… А как же… вот… это?.. — недоуменно и жалобно воззрился на удаляющуюся спину царя позабытый Улюха, протягивая на дрогнувших отчаянно руках свое творение.
— Вот это… что… кстати? — прикусывая и глотая добрые тихие слова в адрес так опозорившей их перед державами платиновой головы лукоморского обоза, оглянулся и ворчливо поинтересовался Граненыч.
— Лукоморский армейский нож! — мужичок пылко указал рыжеватой бороденкой на мирно покоящееся у него на руках и притворяющееся безобидным бревно.
Дальнейшие его слова — если таковые и были — бесследно потонули во взрыве истерического ржания хозяев.
Повар выронил на траву ковш и сполз под подоконник. Де Труа в последнем отчаянном жесте дипломатической доброй воли спрятал лицо в ладонях. Артикул закрыл слезящиеся глаза пухлыми кулаками…
Никита, наконец-то, заподозрив, что сказал или сделал что-то не то, растерянно опустил руки, и лукоморское армейское сверхоружие с глухим стуком ткнулось одним концом в землю.
— Ваше величество… Вы простите меня… коль не так чего… — вытянулось жалостно лицо мужика. — Мы ж люди простые, не ученые…
— Не ученые — так учитесь, пока умные люди дают, гаврики, — сердито буркнул Граненыч и повернулся идти в дом, где на пороге уж заждались их гостеприимные хозяева.
— Так я же хотел…
— А-а, ладно, иди уже… обедай… — бросил сердиться и махнул рукой царь. — Что сделано — то сделано. Но если Ан загадает, чтоб я с крыши прокукарекал, я туда лезть тебя заставлю, понял?
— Понял… Как не понять, ваше величество… — с видом побитой собаки ссутулился и глянул исподлобья Улюха, упрямо не принимая ни шутливого тона, ни прощения. — Я ж понимаю… что перед державами… Но ведь я же хотел…
Верхняя ступенька крыльца скрипнула под ногами, лукоморцы повернулись, готовые отшучиваться или пить штрафную — в зависимости от вектора обстановки в гельвитанском дипломатическом театре — и замерли.
В дверях, бледный как снег, с поднятыми за голову руками, показался король, за ним — потерянный, испуганный генерал Артикул…
За их спинами в украшенной комнате Рассказов королевского охотничьего домика маячили четверо плечистых незнакомцев в зеленых куртках, черных масках и с арбалетами в руках.
— Кто это?.. — начал было ошеломленный Василий, как из-за угла дома выступили еще четверо точно таких же, только с мечами наголо.
— Власть переменилась. Лукоморцы отойдут в сторону и завтра утром уедут домой, — непререкаемым тоном, словно астролог, зачитывающий предсказания будущего, произнес один из громил с мечом — наверное, старший.
И тон его более чем ясно намекал на то, что если в сторону отойти лукоморцы не пожелают, то уедут они прямо сейчас, и не домой, а в те края, откуда не возвращаются.
Василий сосредоточенно задумался на секунду и старательно кивнул.
— Понял, не дурак, — обратился он к похитителям гельвитанского правительства, потом повернулся к Граненычу: — Князь, отходим.
— А как же?.. — под неласковым взором арбалетчиков изумленно вскинул брови Митроха, и получил исчерпывающий ответ:
— А так им и надо. Будут знать, как над нашим братом гоготать. Скоморохов нашли, умники.
С самодовольным видом человека, враз получившего компенсацию за все несправедливости жизни вместе взятые, царь Василий Двенадцатый отступил с дороги вооруженного отряда и грубо дернул за собой замешкавшегося Граненыча.
Остатки надежды, теплившейся еще в глазах короля, потухли, как огонек догоревшей спички, и он, ссутулившись, под издевательскими взорами пленивших его заговорщиков, сделал шаг вперед…