Завидев веселую компанию охотников, мужичок, скромно притулившийся у колеса лукоморской телеги, проворно вскочил на ноги, отряхнул от пыли тощий зад, и отвесил глубокий поклон, направленный по биссектрисе в пространство между двумя монархами [1].
— Доброго вашим величествам дня, здравствовать вам да царствовать до ста лет и дальше, — с безмятежным достоинством проговорил умелец, с придворным этикетом не знакомый отродясь и довольный этим.
— А-а-а, Никита! — обрадовано улыбнулся Василий Двенадцатый, бросил добытых уток подбежавшему краснощекому повару, и с нетерпением повернулся к снова заробевшему мужику. — Ну, давай, показывай нам, как ты гельвитанское чудо повторил!
— Не повторил я… — смущенно пробормотал Улюха, но, не успел Василий сурово нахмуриться, а Ан победно просиять, как мастер поспешил добавить: — Я его превзошел.
Публика ахнула.
— Ну, так чего же ты скоромно так пристроился тут снаружи, давай, в дом заходи, карманы выворачивай, показывай ювелирную работу! — заулыбался как майское солнышко лукоморский царь. — Поди, лупу надо, чтоб на твое творение любоваться?
— Д-да нет, вроде, и так видать, — отчего-то сызнова сконфузился Улюха.
Поигрывая снисходительной усмешкой на тонких губах, Ан де Труа достал из кармашка штанов нож своей армии — двойник подаренного три дня назад лукоморцу — и приготовился сравнивать.
Не глядя на демонстративные приготовления гельвитанского правителя, Никита сосредоточенно повернулся к телеге, вытянул из-под рогожи продолговатый предмет, закутанный в мешковину, несмело обвел близорукими глазками присутствующих сильных мира сего, и с надеждой глянул на Василия.
— Вот подумал я тут… на досуге… подумал, значит… царь-батюшка… — сипло откашлявшись, спотыкаясь и останавливаясь почти после каждого слова, начал он свою речь, — и чтобы гельвитанцкую вещичку за пояс заткнуть, измыслил одну… штукуёвину… шибко полезную… значит…
Судорожно сглотнув пересохшим от волнения горлом — то ли слова вступительной речи запамятовал, то ли его заготовленный спич на сем и заканчивался — Никита Кулебякин присел на корточки, зажал изобретение в сгибе левого локтя, прижав его с другой стороны щекой, и принялся дрожащими пальцами развязывать узлы спутывавших мешковину пеньковых веревок.
— Ну, так чего ты такого нам соорудил, мастер Никита? — задал ободряюще-наводящий вопрос царь.
Мастеровой отвлекся на мгновение, собираясь ответить на монарший вопрос, поднял голову, и полезная, но своевольная «штукуёвина», не задумываясь воспользовавшись представившимся случаем, накренилась, увлекая за собой своего создателя. И, не успев и глазом моргнуть, Никита хлопнулся на траву пятой точкой, распугивая кузнечиков.
Изобретение накрыло его сверху.
— Граненыч, пособи мастеру! — нетерпеливо махнул рукой главкому царь, и тот рьяно кинулся на подмогу своему протеже.
Архистратиг Артикул, господин холерического психотипа, не желая пропускать грядущую славную потеху, если он вообще в потехах что-либо понимал, подмигнул королю и бросился за своим лукоморским коллегой.
Втроем у них дело пошло веселее, и через полминуты генералы браво застыли перед их величествами с Никитиным изобретением на вытянутых руках.
Непонятного назначения бревнообразный предмет был длиной почти в метр и весил, судя по побагровевшим физиономиям помощников, преизрядно.
Монархи переглянулись, вытянули шеи и задумчиво нахмурились, пытаясь если не рассмотреть предъявленный артефакт поближе — рассматривать там было особо нечего — то хотя бы без подсказки догадаться, что бы это такое могло быть, и какое отношение могло иметь к первоисточнику вдохновения.
— Что это? — первым капитулировал гельвитанин.
— Бревно? — высказал единственную пришедшую на ум догадку царь Василий.
— Маленькое бревно? — прозорливо уточнил архистратиг Артикул.
— Большое полено? — сделал революционное предположение князь Грановитый.
— Чурбак? — усомнился в предположении король.
— Никак нет, ваше величество… господа генералы… Не бревно это… никак нет… и не полено… полено меньше бывает… Это… так сказать… — смущенный реакцией аудитории, торопливо, комкая и глотая слова, заговорил Никита. — Сюрприз… значит…
— Сюрприз? — асинхронно захлопали четыре пары изумленных глаз.
— Так точно! — гордо подтвердил Кулебякин и приободрился. — Вот, погляньте! Ваши величества, подойдите ближе — поди, плохо видно? Да вы, господа генералы, руки-то уберите с дороги, руки! На ладоньки бы положили — и виднее было б!
Генералы послушались, хотя увесистый предмет удерживался на их мозолистых от перебирания штабных карт «ладоньках» с явным трудом.
Мастер удовлетворенно кивнул и снова обратил разгорающийся неземным энтузиазмом изобретателя взор на слушателей.
— Глядите, ваши величества! Всё очень просто и еще проще! Легким движением руки безобидное с виду полено превращается… превращается… полено превращается…
— В Буратино! — первым догадался де Труа.
Одарив походя эксцентричного короля вопросительным взглядом и не дожидаясь ответа, Улюха продолжил возню со своим творением.
— …Ваше превосходительство князь… тяните!.. превращается… А ваше — толкайте!.. превращается… Да не туда толкайте, а куда то его превосходительство тянет!.. Да с ног его не уроните — он у нас хоть и башковитый, да шибко хлипкий… прости, батюшка Митрофан… Превращается… Эх, недоработочка вышла… исправлю… Превращается полено… в армейский меч образца девятьсот четырнадцатого года!
Собравшиеся издали коллективное «ух ты!», когда красный от натуги изобретатель вытащил из недр своего детища, обратившегося в рукоятку, обещанный клинок [2].
— Вот, меч! — довольно представил он долгожданное явление.
— Для меча рукоятка длинновата, — с сомнением знатока проговорил Артикул, старательно прикрывая улыбающийся в усы рот пухлой дланью, свободной от демонстрируемого экспоната.
— Ну, тогда мечевидное копье. Оборонного действия, — быстро сориентировался изобретатель.
— И тяжеловата, — продолжил придираться гельвитанец, старательно скрывая улыбку.
— Вы еще не знаете, сколько клинок весит, — успокоил их Никита.
Король не удержался и прыснул в пальцы.
— Значит, назовем сию комплектацию оружием двойного назначения, — не потерялся и выступил на защиту приунывшего изобретателя Граненыч. — Лезвием можно во врага тыкать, а рукояткой — по балде ему съездить. Противоходом.
Гельвитане задумались, переваривая предложенную поправку, переварили, и осторожно, чтобы не расхохотаться в голос, кивнули Кулебякину:
— Продолжай, мастер.
1
— Я один, вас двое, кому первому поклонишься — второй обидится. Пень его знает, кому по вашему протоколу в каком порядке кланяться.
2
К счастью, тупой, иначе количество пальцев на троих при окончании операции было бы раза в два меньше, чем при начале.