Садясь в свою машину на подъездной дорожке, Пэтти на прощание махнула нам рукой. Эйден обнял меня, и мы стояли, улыбаясь, глядя вслед ее удалявшейся машине.
– По-моему, мы с честью прошли первое испытание, – заметил Эйден.
Он сжал мое плечо и чмокнул в щеку.
– Наверное, прошли, – согласилась я.
Набрав полную грудь воздуха, я вдруг почувствовала, что со времени прихода Пэтти боялась нормально дышать. Обернувшись к мужу, я обвила руками его шею.
– Давай поработаем в выходные над нашим портфолио, ладно? – предложила я.
Мы боялись пойти на этот шаг, боялись заранее собирать необходимые фотографии и сведения на тот случай, если провалимся на обследовании социально-бытовых условий.
– Давай.
Он поцеловал меня в губы, и один из наших соседей, проезжая мимо, нажал на клаксон. Мы рассмеялись, и Эйден опять поцеловал меня.
Мне вспомнилось, как я размышляла, какие глаза будут у нашей дочки – его карие или мои голубые. Его мускулистое, атлетическое телосложение или мои длинные худосочные конечности. Его добродушный легкий характер или мои порой резкие смены настроения. Теперь нашему ребенку не достанется ни наших достоинств, ни наших недостатков – по крайней мере, унаследовать их он не сможет, – и я уговаривала себя, что это не имеет значения. Наша с Эйденом любовь слишком велика для двух людей. Иногда мне казалось, что мы излучаем ее. И в то же время я молилась о том, чтобы у меня хватило душевных сил полюбить ребенка, которого я не выносила сама. Не родила. Что же со мной происходит, откуда столько сомнений?
В ту ночь Эйден уснул первым, а я лежала рядом с ним, размышляя о разговоре с Пэтти. Я уверяла себя, что мы обговорили все сложные вопросы. Пэтти не собиралась искать некролог о кончине моей мамы. Мы в безопасности.
Эту ложь, выданную Эйдену на первом же свидании, – о моей умершей матери и ее раке груди, о моих ушедших в прошлое родственниках, – приняли без вопросов и оставили в покое. Он понял, что я это и подразумевала, сказав, что хотела похоронить прошлое, в восемнадцать лет покинув Северную Каролину. И мы никогда не возвращались к этой лжи. До сегодняшнего дня в этом не было необходимости. Я надеялась, что разговор с Пэтти закроет эту тему навсегда. Мне нужно жить будущим. Нам надо создать собственную здоровую, счастливую, нормальную, любящую семью.
Я подумала о нашем заявленном Пэтти «открытом усыновлении». О наших честных семейных отношениях. Временами я чувствовала себя виноватой из-за того, что многое утаила от него о своей прошлой жизни, но, честно говоря, я не уверена, нужно ли ему знать о ней. Я пыталась представить, как говорю ему: «Моя мать убила моего отца». Однажды я произнесла эти слова, и они дорого обошлись мне. И с тех пор я никогда больше не произносила их вслух.
2
Солнечный луч поблескивал на густых темных волосах папы, сидевшего в своем кресле-каталке напротив меня, около столика в домике над родником.
– Только посмотри, – сказал он, кивнув в сторону окна, и я, оглянувшись, увидела на внутренней поверхности стекла стрекозу.
Застыв в центре одного из рифленых стекол, она казалась рисунком, сделанным тонкой кисточкой. Я встала, чтобы получше разглядеть это крылатое насекомое.