— Здорово, Брюнет, — ответил я, переложил бутылку в левую руку и подал правую. — Хорошо выглядишь.
— Мерси… А вот ты, Борисыч, не того… не особо.
— Болею я, Брюнет. А так-то я белый и пушистый. Ты же знаешь.
— Может, сядем в машину? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
— А у тебя салон кожаный? — спросил я.
— Салон? Кожаный салон… а что? — удивился Брюнет.
— Да ничего. Просто у меня на кожу аллергия. Так что лучше давай-ка подышим воздухом.
Брюнет понял, рассмеялся. Он вообще по жизни был парень с юмором… А на нас уже оглядывались. Совершенно очевидно, что вместе мы составляли довольно странную пару. Брюнет был в дорогущем длинном расстегнутом плаще, из-под плаща «выглядывает» хороший костюм, белоснежная сорочка с галстуком. И прочий антураж — «мерс», сотовый телефон, охранник — вполне соответствует. А рядом с ним я в кожаной куртке, джинсах и стоптанных башмаках. Плюс: пиво, щетина, опухшая «морда лица»… Полная, короче, мадам Брошкина!
— Давай, Борисыч, подышим, — с иронией сказал Брюнет.
Он улыбался, он смеялся даже, но я видел, что внутренне Брюнет напряжен и веселье его напускное. Мы двинулись «дышать воздухом». Сзади шел телохранитель.
— Слушай, Борисыч, — начал разговор Брюнет, — як тебе с большим уважением отношусь…
— «Бендер! Вы знаете, как я вас уважаю!» Брюнет хмыкнул и сказал:
— Я серьезно говорю, Борисыч. Мы с тобой не первый год друг друга знаем. Я — жулик, ты — мент… но ты порядочный человек. Подлянок никогда и никому не делал, по справедливости поступал. Никогда никого не унижал, пальцы не растопыривал, взяток не брал… Тебя жулики уважают, Борисыч.
— Комплимент, Брюнет?
— Факт, Борисыч.
— Ну, ладно… сейчас-то ты что от меня хочешь?
Брюнет остановился, обернулся ко мне:
— Помощи. Я брал билет в шлафвагон, а попал в общий вагон, да еще для некурящих.
— Бывает, — согласился я. (Если бы ты знал, Витя, в какое говно я влетел!) — Бывает. А ты хоть знаешь, Брюнет, что я в ментуре больше не работаю?
— Знаю.
— Ишь ты… откуда?
— Слухами земля полнится, Дмитрий Борисыч, — неопределенно ответил Брюнет. — Ты в ментовских раскладах фигура заметная.
Это Витек приврал. Не такая уж я и «фигура». А если и заметная, то в очень узком кругу. Хотя… после январских событий… Я допил пиво, поставил пустую бутылку на асфальт. Тут же на нее спикировал немолодой бомжик. Охранник Брюнета презрительно скривил губы. Напрасно он так. Зря. От молодости это, от непонимания, что сам в любой момент может оказаться на месте этого бомжа. Или на нарах. Или в морге… жизнь — штука интересная. Жонглирует людьми, как цветными шарами. И иногда не успевает подхватить. Или не хочет. Телохранителю Брюнета — молодому, уверенному в себе, здоровому — кажется, что так будет всегда. И большинству людей кажется, что они хозяева своей жизни, что ничего страшного с ними никогда не случится… С другими? С другими — да. Но не со мной… Я точно знаю, что это не так.
— А все же, Витя, откуда узнал?
— Да ладно, Борисыч. У меня на Литейном свои люди.
Ага… вот теперь понятно: Брюнет наводил обо мне справки у «своих людей» на Литейном. Так я и думал.
— Ясно — свои люди на Литейном… а что ж ты к ним за помощью не идешь, Брюнет?
— Брось ты, Борисыч. Там, в кабинетах, одни лампасы да погоны. А мне нужен мент по жизни. Сыскарь. У меня дело серьезное… поможешь? Ты же СВОБОДЕН теперь?
Ах ты, еж твою! Свободен! Как будто под-дых ударил Витя Брюнет бывшего мента… Да, Витя, теперь я СВОБОДЕН. Свободен и легок, как сопля в полете… Свободен и легок…
— Ты чего, Борисыч? — растерянно спросил Брюнет. — Я что-то не то ляпнул?
— Ничего, Витя. Все нормально… Так что у тебя случилось?
Брюнета я знаю давно. Очень давно. Мы с ним начинали примерно в одно и то же время. Я — опером, а он — фарцовщиком. Шел фантастически далекий теперь уже восемьдесят шестой год. Перестройка, борьба с пьянством и нетрудовыми доходами. Большинство советских граждан в ту пору никаких таких нетрудовых доходов не имело. Вкалывали себе потихоньку в своих НИИ и на заводах. Подворовывали, конечно, что могли — банку краски, рукавицу гвоздей, бутылку спирта. Лепили из уворованного скворешники на участочках в шесть соток. Были по-своему счастливы… В прессе («…не читайте до обеда советских газет». — «Гм… да ведь других нет») их окрестили совершенно ублюдочным, но метким словом — несуны. Несуны фактически не воровали, они просто добирали то, что недоплачивало им государство. Воровали другие — те, кто имел доступ к распределению каких-то товаров, ценностей, услуг. К ДЕФИЦИТУ… А дефицитом было все — от черной колбасы до жилья.
Витя Брюнет не был директором завода или универмага. Но тоже имел «доступ» к дефициту. Витя Брюнет был фарцовщиком. Вообще, процентов девяносто нынешних бизнесменов начинали с фарцовки. Многих уже нет. Кто-то уехал за бугор, кого-то убили, многие спились или подсели на наркоту. Студент второго курса «деревяшки»[1] Виктор Голубков фарцевал, считал неудачным день, когда зарабатывал меньше двухсот рублей. Я, оперуполномоченный УР, получал столько за месяц.
Витя приехал в Ленинград из Волгодонска, жил в общаге. Там же познакомился с центровыми. Центровые ходили сплошь «в прикиде», ездили на такси, сорили деньгами. Курили только импортные сигареты и сами в общаге не жили. Снимали кто комнату, а кто и квартиру. Смешливый, энергичный и общительный Витя вошел в их круг. Слово «фарцовщик» неосведомленный человек воспринимает узко и неправильно: фарцовщики — это, мол, непутевые подростки, которые шустрят вокруг иностранцев. Клянчат жвачку, сигареты, сувениры… мелочь. Э-э, нет! Были, конечно, и такие, были. Но настоящая фарцовка — это бизнес, в котором крутятся большие деньги. Очень большие деньги. В этом бизнесе налаживались постоянные связи с иностранцами и с нашими морячками. Товар шел партиями. В дело были втянуты тысячи человек: подростки, таксисты, проститутки, работники гостиниц, сотрудники милиции. Фарцевать мог и двенадцатилетний школьник, и доцент вуза. Работающих среди них, впрочем, было немного — бизнес требует времени. Как правило, деловые ребята оформлялись куда-нибудь фиктивно только для того, чтобы иметь запись в трудовой книжке. Они работали сторожами, стрелками ВОХР, истопниками в котельных по графику: сутки через трое. При официальной зарплате в шестьдесят рублей ребятишки хорошо гуляли в «Европе» и «Астории», в «Метрополе» и «Кавказском», Многие ездили на своих «шестерках» и «семерках», оформленных из осторожности на дядю Васю или тетю Дусю. Они презирали все «совковое». Жили широко и весело. И опасно. Их прихватывали и мы — менты, и комитетчики. У них изымали товар. Они получали срокА. Случалось, их грабили махновцы[3] или обували каталы… Они нанимали спортсменов для охраны.
В эту среду Витя Голубков вошел легко и естественно, как будто он родился на Невском. Всего через год с небольшим он стал Брюнетом, снял квартиру на Гражданке. Учился Витя легко — доставал заморское шмотье преподавателям, их женам, детям, тещам, любовницам. Курсовые за него писали сокурсники. Он только платил. В своем деле Брюнет был, безусловно, талантлив… если уместно говорить о таланте в столь специфическом ремесле. Так или иначе, он был умен, осторожен где нужно, а где нужно — дерзок. Быстро заработал авторитет. Дважды Брюнет оказывался под следствием, отдыхал в «Крестах», и оба раза за недоказанностью выходил на свободу… Таким был период «начального накопления капитала». Очень, в сущности, типичным.