Нужно тормозить, подумал Петрухин и осмотрелся: не осталось ли чего? Чуда не произошло — ничего не осталось. Надо, обязательно надо тормозить, думал он, одеваясь, чтобы идти за опохмелкой. В зеркало старался не глядеть — стыдно. Когда совсем уже собрался выйти из квартиры, вдруг возникла еще одна проблема: деньги. В бумажнике сиротливо лежала десятка. Мятая и рваная, склеенная скотчем… В карманах куртки обнаружилась горстка мелочи — еще рублей десять.
Он побренчал мелочью и вышел из дому. Утро было солнечным, ясным, спешили на работу люди. Петрухину спешить было некуда. В ближайшем ларьке он купил бутылку пива, сел на борт чудовищной бетонной клумбы. Ни цветов, ни земли в ней не было. Была вода, в ней плавали разбухшие трупы окурков. Из-за окурков вода приобрела цвет чифиря. А может быть, торфяного болота.
Дмитрий Петрухин сидел на краю болота и пил пиво из горлышка. На него косились, но ему было наплевать. По пыльному асфальту гуляли жирные голуби, ворковали громко, утробно.
После пива в голове несколько прояснилось, он закурил и сплюнул в болото. Нужно тормозить, сказал он себе. Нужно тормозить и подвести какие-то промежуточные итоги. Итоги оказались таковы: за три последних месяца он едва не убил своего товарища (а если говорить прямо, не лукавя, то хуже чем убил) и проклят его женой. Он нахлебался кровавого абсурда чеченской войны. Женщина, которая его любила, ушла к другому. И в конце концов он потерял работу… Потерял то последнее, за что мог бы зацепиться и выплыть.
Именно теперь, когда он потерял работу, он осознал вдруг, насколько она важна для него. Нет, разумеется, он и раньше никогда не отделял себя от розыска… Но вот сейчас это ОТДЕЛЕНИЕ произошло. И все стало ясно. Все стало предельно ясно и от этой ясности — тошно… А ведь он жил розыском. Теперь их пути разошлись. Уголовный розыск без Петрухина обойдется… А как Петрухин будет жить без розыска?
Он сидел на краю болота, и ему хотелось выть. Тормозить больше не хотелось. Он снова обшарил карманы в надежде найти случайно затерявшуюся купюру… не нашел. А из нагрудного кармашка пиджака вытащил плотный четырехугольник картона с золотым тиснением:
«ЗАО „Магистраль — Северо-Запад“. Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор».
Брюнет!
— Виктор Альбертович, — сказала секретарша, — вам звонит человек, который представился странно: Борисыч… соединять?
— Соединяй, — ответил генеральный директор, крутанулся в кресле и встал. Во время серьезного разговора он любил ходить по кабинету или, по крайней мере, быть на ногах. Возможно, думал Брюнет, это рецидив тех времен, когда фарцевал. Стоящий человек более собран и быстрее сумеет «сделать ноги»…
— Але, Брюнет!
— Привет, Борисыч… Хорошо, что позвонил. Никак, передумал?
— Еще не знаю. Может, и возьмусь. Мне нужно ознакомиться с обстоятельствами.
— Все, что знаю… Ты подъехать сможешь?
— А ты где?
— Записывай: Свердловская набережная, дом…
— Место, Брюнет, ты толково выбрал — Арсенальная, 7,[4] совсем рядом. При надобности недалеко переезжать.
— Типун тебе на язык! Когда приедешь?
В офис «Магистрали» Петрухин приехал спустя три часа. Время требовалось, чтобы элементарно прийти в себя: побриться, отмокнуть в ванной, попить чая. Меры примитивные, снять последствия недельного запоя они не могут, но Петрухин уже принял решение и откладывать его осуществление «на потом» не хотел.
Офис «Магистрали» производил впечатление уже с улицы. Даже самый невнимательный прохожий, который и по сторонам-то не глядит, а только себе под ноги, не смог бы его не заметить. Перед фасадом «Магистрали» неровный, в выбоинах, асфальт сменялся на двухцветную импортную брусчатку. Горели большие матовые шары и стояли синтетические деревья в больших кадках… Этакий маленький европейский оазис среди расейского убожества, отчего убожество это становилось еще более наглядным. На стоянке, обнесенной легкой ажурной оградой, стояло десятка два автомобилей. По большей части — иномарки. Над входом со сверкающими мраморными ступеньками нависал голубоватый стеклянный купол. Сверкала полированной бронзой литая плита: «Магистраль — Северо-Запад».
Все, как у людей, подумал Петрухин, входя в шикарную стеклянную дверь… Интересно, думал ли Брюнет десять лет назад, что сумеет так подняться?
Из застекленной будочки на Петрухина внимательно смотрел не очень молодой охранник.
— К Брю… к генеральному директору, — сказал Петрухин.
— Простите, ваша фамилия? — спросил охранник, и Дмитрий, подумал, что охранник из отставных офицеров. Он ошибся, из действующих.
— Петрухин.
— Вас ждут, Дмитрий Борисыч. По коридору прямо и налево. Там приемная генерального.
Внутри, как и снаружи, все было «на уровне»: от сверкающего паркета до длинноногих девах, снующих по коридору: евростандарт. Приемная… секретарша и знакомый уже телохранитель… компьютеры… «Виктор Альбертыч вас ждет…» Дверь… Брюнет.
— Я рад, что ты передумал, Борисыч… кофейку? Или коньячку?
— Минералки. Холодной…
Брюнет продублировал слова Петрухина в переговорное устройство, и появилась секретарша с минералкой, ногами и улыбкой.
— Трубы горят? — с пониманием поинтересовался Брюнет. Петрухин, не отрываясь от стакана, кивнул. — Ничего, Борисыч, трубы — наш профиль, поможем.
— Что значит: трубы — ваш профиль?
— ЗАО «Магистраль — С-З» входит в тройку крупнейших поставщиков труб по Северо-Западу.
— Нормально… трубы — довольно далеко от фарцовки шмотками, а, Витя?
— На первый взгляд — да. Но на самом-то деле нет никакой разницы, чем торговать. В основе все равно лежат бабки.
— Мудро, — сказал Петрухин. — Глыбко. Афористично. Ладно, давай-ка перейдем к делу.
— Охотно, Борисыч… Для начала, видимо, нам следует обсудить условия нашего… э-э… сотрудничества.
— Стоп! — поднял руку Петрухин. — Стоп, Витя. Ни о каком сотрудничестве нет и речи… пока, во всяком случае. У тебя, как я понял, сложилась не очень хорошая ситуевина с криминальной подкладкой. И тебе нужно, чтобы кто-то, кто рубит в деле, разобрался, что произошло… так?
— Так. У меня, Борисыч, из-за этой ситуации такие заморочки…
— Погоди, Брюнет. Погоди. О заморочках ты мне еще расскажешь. Сейчас я хочу, чтобы ты понял: за дело я возьмусь только в том случае, если оно действительно представляет интерес. Это — во-первых. А во-вторых, мне на хер не нужны никакие руководящие указания. Я должен обладать полной свободой. И если я вдруг открою, что эту мокруху организовал ты, например, то именно так я шепну в убойный отдел. Понял?
— Понял, — кивнул Брюнет. — Ни хера ты, Борисыч, не меняешься.
— Нет, Витя, я сильно изменился… Ну да ладно, это все лирика. Если тебя устраивают МОИ УСЛОВИЯ, то давай-ка перейдем к делу. Рассказывай, что у тебя приключилось.
Глава третья. Трубный глас
Ты, Борисыч, мою биографию знаешь. До известных пределов, разумеется. Но все-таки многое знаешь… Мне перед тобой ломаться понту нет… Я фарцевал, я кидал, я бабки делал. Но я на ножи никогда никого не ставил. Ты знаешь. Меня махновцы грабили — это было. Меня беспредельщики из ОМОНа грабили — тоже было. А я честно жил… ну, ты ухмылку-то спрячь, знаю, что думаешь.
Короче, сколотил я капиталец. Как раз ко времени — Горбатый разрешил лавэ делать. Что началось, сам помнишь. Какие хари на Божий свет вылезли — какой там НЭП! В кабаках одни стриженые затылки в тренировочных штанах. Я совков не люблю, но у меня, поверишь ли, ностальгия по совку в ту пору сделалась… мы же молодые были. Как в «Брате-2» говорит таксист: ведь были же люди как люди. Куда все подевались?
В общем, я тоже закрутился, ларьки открыл. Торговля — ой! — варенкой, в подвале смастряченной. Но ведь брали! И бабки текли. Ни ума, ни куражу, а зелень шелестит. Скучно было — беда… Но тут я услышал трубный глас! Не в религиозном смысле или каком мистическом, а в сугубо материальном… Не торопи, сейчас объясню. Ты сам сказал: давай с самого начала. Вот я и начинаю с са-а-мого начала. Я, как тебе, может быть, известно, не питерский. Я из славного города Волгодонска. Ничего славного в нем, конечно, нет. Как был дырой, так и остался. Но я-то в нем родился и вырос. Родина! Хрен ей между… Однако без Волгодонска нам никак не обойтись — все сегодняшние завязки оттуда. В общем, так: в конце девяносто первого, когда Ельцин с холуями Союз раздербанили, вышел на меня землячок один мой, Игорь Строгов. Он к криминалу никаким краем не шьется, офицер морской. Вышел он ко мне с хорошим предложением: есть у нас в Волгодонске завод «Атоммаш». Он в ту пору никому был на хрен не нужен, лежал полумертвый… перестройка. Чернобыль. Конверсия! Хрен ей между. Лежит «Атоммаш», и разворовывают его со страшной силой. А у Игорька Строгова там кое-какие кореша оказались из заводских бугров. Все — бля! — коммунисты с девятьсот пятого года… в смысле скоммуниститъ чего с родного завода со всей душой. И вот пришел ко мне Игорек: есть дело на лимон. Толстенький, зелененький, с поросячьим хвостиком… да, Борисыч, верно угадал! Трубы. Трубы из нержавейки в неограниченных почти что количествах из заводских запасов. Я весь расклад не сразу просек. Потом уж понял: Клондайк. Ты вот думаешь: трубы! Что такое? Какие трубы?.. И я так думал. А без них ничего не делается, между прочим. Трубы — везде! Под землей, на земле, в космосе. Ни один станок или машина без них не обходится. Миллионы километров труб!