Застыло тускло-бордовое небо, у горизонта застыл огромный, раз в двадцать больше Солнца, тлеющий диск красной звезды, на который Кира смотрела не щурясь, и видела тёмно-вишнёвые пятна и ярко-жёлтые прожилки между ними, застыли низкие, казалось, прыгни повыше, и достанешь, разноцветные занавеси сполохов. В воздухе повисли ледяные кристаллики. Замерли колонии то ли растений, то ли простейших животных, похожие на бесформенные губки, на тянущиеся к небу воронки, на безлистные кристаллические деревья. И всё это сверкало разными оттенками красного цвета.
— С тех пор, как мы ушли, — сказал Сергей, — этот мир поставлен на паузу. Подожди, сейчас я его запущу.
И мир включился. Сполохи заструились, отбрасывая на застывшую землю разноцветные отблески, кристаллики засверкали, закружились, уносимые ветром, «деревья» музыкально засвистели, донеслось журчание ручейка.
Это всё казалось невероятно красивым, этим зрелищем хотелось бы наслаждаться, если б ледяной ветер не лез за пазуху, не играл волосами и полами халата. Если б воздух не был таким разреженным, что Кира его заглатывала, заглатывала, заглатывала, как пойманная рыба, и не могла надышаться. Если бы нос не забил запах жжёной резины. Если бы не возникло ощущения, что тяжесть придавила её к промёрзшей почве.
Напомнив себе, что всё это не на самом деле, Кира попыталась не дышать. Потом она попробовала отключить тактильные ощущения. Ничего не вышло. Мир, в который она попала, оказался слишком жёстким, почти реальным. Он сразу дал понять, чужие желания здесь не имеют никакого значения. И Кира захотела вернуться, но и это у неё не получилось; дверь, через которую она вошла, исчезла.
— Давно я здесь не был, — голос Сергея смешно и тонко прозвучал в разреженном воздухе, ветер подхватил слова, и унёс вместе с облачком вырвавшегося изо рта пара. Сергей улыбался. — Мы с тобой на Надежде.
— Твоя Надежда слишком холодна, — сказала Кира, зубы начали выбивать чечётку. — Может, соорудишь мне тёплую шубку?
— Ох, прости, забываю, какие вы неженки, — стянув куртку, Сергей набросил её на плечи Киры, а сам остался лишь в майке, плотно, аж рёбра видно, облепившей поджарое тело. Женщина благодарно кивнула и постаралась запахнуть куртку поплотнее. Та была велика и едва уловимо пахла мужчиной.
Без дурацких очков лицо Сергея показалось даже симпатичным. До этого не пропадало ощущение, что мужчина украдкой пялится на неё. Но нет, его глаза смотрели куда угодно, только не на Киру, даже чуть-чуть обидно. И, кстати, глаза у Сергея оказались красивые, стальные и холодные, только глубоко посаженные и слишком уж большие. Наверное, они были специально приспособлены к местному тусклому освещению. И двигался Сергей теперь по-другому; от его неуклюжести ничего не осталось.
Сунув пальцы в рот, Сергей тонко и пронзительно засвистел.
— Потерпи, сейчас прибудет транспорт. На станции согреешься, — сказал он, и, немного помолчав, добавил: — Если хочешь, можем уйти отсюда.
Кира помотала головой. Зачем? Ведь это всё не по настоящему, правда? Ненастоящая куртка спасает от ненастоящего ветра, а ненастоящие тапочки скользят по ненастоящей промёрзшей почве. Не хватало ещё испугаться имаджинара!
Хуже всего приходилось ногам, чтобы согреться Кира сначала приплясывала на месте, потом несколько раз прошлась туда-сюда. Взбодриться не получилось, ноги налились свинцом, замёрзшее тело не желало двигаться. Пришлось себя заставлять, стало теплее, но началась одышка и закружилась голова. Ничего себе, Надежда! Не удивительно, что они тут вымерли. Кира бы на этой чёртовой планете и дня не протянула.
— Вполне годная имитация, — пояснил Сергей, — когда мы её конструировали, за основу взяли данные комплексной разведки Большого материка в районе терминатора. Получился хороший тренажёр. Именно под эти условия нас приспособили и именно здесь мы учились выживать. А потом попали туда, и стали умирать. Понимаешь, Кира, тот мир оказался другим, хоть и похожим на этот. Настолько похожим, что мы не замечали разницы, а разница оказалась огромна. Если бы мы сейчас оказались там, ты даже не поняла бы, что мы в другом месте, но ты бы уже погибла. Потому что если бы там ты наступила на холмик, выросший меж двух проволочных выворотней, которых бы ты, скорее всего, даже не заметила, тебя бы не стало. А здесь ты спокойно на этом холмике стоишь. Когда мы делали этот тренажёр, мы и не догадывались о такой опасности, как и о тысячах других опасностей.