Приободрившись, Инга привела в порядок лицо, волосы и поехала в театр, предвосхищая, как внимательно и безжалостно станут рассматривать её бывшие коллеги — уж очень многих она тогда заставляла завидовать, ревновать.
Да и сейчас все у неё складывается совсем не плохо. Не плохо — хоть пытай! Зять преуспевает в сфере предпринимательства, а там, всем известно, криминал в порядке вещей. А что с перспективами материнства не все у Алиночки ладится, так это никому знать не следует. Инга Лаури — как всегда, на коне! С гордо поднятой головой, в разлетающейся на ходу норковой шубе, она выпорхнула из автомобиля у подъезда театра. И тут же попала в объятия.
— Душа моя, Инга! — Бросилась к ней Таня Апраксина, превратившаяся из пылкой комсомольской заводилы в дебелую купчиху.
— Расцвела! — Оглядела её Инга. — Прямо Кустодиев.
— Так ведь муж бизнесменом стал! — Апраксина под прикрытием благожелательного любопытства провела мгновенную ревизию Ингиных увядающих прелестей. Та неспешно поправила прическу перед большим зеркалом, блеснув бриллиантами в свете хрустальных бра.
— Дети поглощены работой и развлечениями. Большие деньги — большие удовольствия. Но и масса проблем — Они вошли в фойе, кивая знакомым. — А в нашем театре-то что новенького? — Огляделась Инга.
— Ой, и не говори! Чуть ли не Хосе Карерроса по контракту хотят приглашать. А свои все разбежались… Да. кстати, Вальку Бузыко помнишь?
— Ну? — Подняла брови Инга.
— Допился. Скоротечный рак. Лежит в Боткинской. Жена говорит, безнадежен. А ведь не старый мужик.
— Жаль… — безразлично обронила Инга. — Хороший был голос.
Но с этой минуты она уже ничего не слышала и не замечала, словно ударил гонг, призывающий её к ответу. Нет, — так пронзительно раздавался звонок в актерской уборной, зовущий на сцену. Мигала надпись «Выход!» И все обмирало внутри, подкашивались колени, а спина не гнулась, как у древнего паралитика… Попав в свет рампы, беззащитная перед настороженной темнотой зала, Инга на секунду замирала, — возможно, это была короткая смерть. Но тут же с новой силой ударяло сердце, одеревеневшая от страха женщина куда-то пропадала. Рождалась другая — легкая, великолепная, словно весенняя бабочка. — Балерина!
…На следующий день Инга сидела у постели Вальки в двухместной палате нового корпуса. На соседней кровати богатырски храпел краснощекий амбал.
Глаза Вальки запали, выгорели, словно отцветшие васильки, обрюзгшее лицо приобрело землистый оттенок. Сквозь редкие волосы просвечивало темя.
— Кого я вижу! — Он попытался привстать, но с кашлем упал на высоко поднятые подушки.
— Не суетись. Я соку принесла, сливки, какие-то витамины заграничные. Свободные радикалы из организма выводят, то есть шлаки. — Инга села на обитый дерматином стул, изящно забросила ногу на ногу, привычно оттягивая носок.
— Из меня все радикалы и так вышли. Тридцать кэгэ сбросил — это с нового года! Ни фига себе, бронхит… Вон, Колька храпит — 95 кг. А говорят, рак. — Опасливо покосившись на соседа, прошептал Валентин. — У меня худоба нервная. От тоски сохну. Знаешь, почему? — Он подмигнул. Радости лишили, совсем. Ни капли во рту с праздников не было… У тебя с собой, случаем, нет?
— Только духи, — кивнула Инга на маленькую кожаную сумочку. — В следующий раз непременно прихвачу коньячок, — вреда от него не будет.
— Умная ты баба, Ингушка! И красивая — словно не прошли годы… — Он сосредоточился. — Сколько мы с тобой отмахали, а?
— Четверть века.
— Ты что! — Валентин погрустнел. — Неужели все и вправду минуло? Вдруг отсюда не выйду? Говорят, тлеющее воспаление легких, обострился бронхит. А я не верю! Боли в спине жуткие… И все колют что-то, колют, а я сплю, сплю… — Промелькнувший в глазах Валентина страх сменился надеждой. — Как поправлюсь, в Гнесинку на преподавание пойду.
— Хорошая идея. Ты классный вокалист, Валь. Такого тембра, диапазона и в Италии поискать…
— Ну ты чувствуешь хватку развитого капитализма!? — Оживился Бузыко. Все уши прожужжали — Доминго, Каррерос, Паваротти… И там они и здесь! Уж и не знают, куда сунуть! Умеют они звезд лепить… Да с такими бабками можно и две октавы взять… Но ведь я не хуже пел, Ин? — Подавляя кашель, больной прикрыл лицо платком.
— Лучше, Валь. Это все знают. — Инга нарочито бодро принялась наводить порядок на тумбочке, где стояли пузырьки, чашки, блюдечко с обкусанным печеньем, пакеты йогурта и сока. Она не хотела видеть, как Бузыко плачет. Не его это, бабника и жизнелюба, дело. Не умел Валька Бузыко нюни распускать.