В палатку входишь свободно, не нагибая головы, как в гараж; в ней за складным столиком сидит высокий бородатый мужчина и курит трубку. Дым клубится в воздухе над его головой. Мужчина, напоминающий капитана корабля, приветствует нас, подняв над головой сжатую в кулак руку, и спрашивает:
– Приехали за елкой?
– Да, – отвечаю я. – У нас назначена встреча.
– С Кеппи? – догадывается он. Кожа у него на руках задубела, покрыта шрамами. Под ногтем большого пальца кровоподтек. – Кеппи в конюшне. У нас лошадь захромала, пошел ее посмотреть. Я – Уолт.
Уолт приглашает нас присесть за столик. В палатке работает обогреватель, подключенный к генератору, и я фею около него промокшие насквозь ноги.
– Кеппи говорит, что вы ветеринар. Правда? – спрашивает Уолт. Своим удлиненным, покрытым морщинами лицом он напоминает мне пилигрима. Волосы с проседью, сзади длинные; плотно сжатые, как у пилигрима, губы.
– Я действительно несколько лет работала в ветеринарной лечебнице, но нет, – я не ветеринар, – объясняю ему. По привычке опять хочется соврать, сказать, что «да, я ветеринар». Ведь это то, о чем я мечтала не один год. Всю жизнь. Но я ничегошеньки не знаю, не умею лечить животных. Умею только выполнять предписания людей знающих.
– Не согласитесь осмотреть мою лошадку? Купил ее три месяца назад. И вот с тех пор хромает.
От ярко освещенной лесопосадки к нам приближается семейство, несомненно, владельцы «мерседеса»; напоминают они семью, которую обычно показывают в рекламных роликах, а не живых людей. Отец несет на плече серебристую ель, дочери поддерживают свисающие до земли ветви и смотрят, нет ли под ногами шишек. Очень красивая женщина с ласковыми большими глазами восхищенно любуется деревом, которое несет ее муж. В нескольких футах за ними идет мальчик лет тринадцати, с топором в руке, из кармана куртки торчат рабочие рукавицы. Прислонив топор к торцу стола, он достает из кармана пачку банкнот и отсчитывает сдачу «мерседовской» семье.
– Не разменяешь мне пятерку? – спрашивает он Уолта. Уолт роется в бумажнике и отсчитывает четыре хрустящих долларовых бумажки. Потом протягивает ладонь с блестящими серебряными монетами, и мальчик выбирает 25-центовики. – Спасибо, папа, – благодарит отца и возвращается к «мерседовской» семье. Мистер «мерседес», обернувшись, машет Уолту, который кивает ему в ответ и говорит: «Всего хорошего». Попыхивая своей трубкой, Уолт смотрит им вслед.
– Этот господин три года подряд приезжает сюда за елкой. И каждый раз с новой женой. Не понимаю, почему именно ко мне. «Мы торгуем живыми деревьями», – объясняю ему. А он все время просит срубить ему ель. – Уолт задумчиво качает головой и выпускает из трубки струю дыма. – Так посмотрите мою лошадку?
– Честное слово, я в этом ничего не понимаю, – признаюсь я.
– Не понимаете? – повторяет Уолт, откинувшись назад. Несколько табачных крошек запутались в его бороде, и он двумя пальцами стряхивает с подбородка листочки табака.
Дорожка, ведущая к сараю, мокрая и вся в рытвинах, оставленных в грязи копытами лошадей. Старательно рассчитываю каждый шаг, пробираясь к конюшне по обочине, подальше от глубокой грязи.
– Что случилось? – спрашивает Уолт, – Забыли надеть ботинки?
У меня не одна пара обуви, да еще модные ботинки, которые отдала мне миссис Беркл, но подходящих к данной ситуации рабочих башмаков нет. Какая разница – во что я обута, но мне почему-то кажется, как это не смешно звучит, – что, будь у меня на ногах подходящая обувь, я смогла бы объяснить этому человеку, почему его лошадь хромает. Гордон идет своим обычным размашистым шагом, за ним на почтительном расстоянии трусцой передвигается Уолт, а я, утопая в грязи, судорожно сжимаю и разжимаю пальцы ног, надеясь, что таким способом удастся не потерять в грязи туфли. И тут замечаю бредущего нам навстречу Кеппи, который тоже старается не поскользнуться в грязи.
– Привет, привет, – говорит Уолт, когда Кеппи приближается к нему.
– А ты что здесь делаешь? – не отвечая ему, спрашивает Кеппи у Гордона. Из бокового кармана пальто Кеппи торчит банка пива.
– Привез Хилари, – отвечает Гордон.
– Насколько я слышал, она и сама умеет рулить, – ворчит Кеппи. Не сводя глаз с Гордона, достает из кармана банку пива и делает большой глоток.
– Знаю, что она умеет рулить, – холодно отвечает Гордон.
– Да, да, уж тебе, наверное, это хорошо известно. – Обернувшись ко мне, спрашивает: – Где Виктор?
– Дома.
– Твою лошадь неудачно подковали, – объясняет Кеппи Уолту. – Какой-то недоумок, а не кузнец. Я снял подковы. Пусть старушка постоит немного в грязи, и все будет в полном порядке.
Такой совет можно иной раз получить и от ветеринара. Доброкачественные рецепты, которые приобретаются с житейским опытом. Кеппи, владелец ресторана, на десятилетия обогнал меня в таком опыте.
На обратном пути к палатке Кеппи кладет свою тяжелую руку на мое плечо и шепчет на ухо:
– Сегодня утром Эстел рассказала мне кое-что о Викторе. Скажите, это что неправда.
Я шлепаю по грязи. С трудом вытаскиваю ноги из жидкого месива. Подтверждаю, что все, о чем рассказала Эстел, правда, и вижу, как омрачается лицо Кеппи. Выбираю местечко посуше, чтобы поставить ногу, а он печально качает головой.
В доме Уолта смываю с себя грязь в ванной комнате и с фонариком в руке направляюсь по грязной дорожке к машине. На небе ни звездочки. При свете фонаря вижу в грузовике Кеппи, Уолта и Гордона. Мое только что выкопанное рождественское дерево перебинтовано, как жертва несчастного случая. У основания ствола белая повязка.
Елка такая большая, что в кузове грузовичка приходится все переставлять заново. Гордон стоит в кузове, упираясь плечом в алюминиевый бочонок, который выпячивается и мешает втащить ель.
– Протолкни его назад! – кричит Кеппи Гордону. Бочонок мало-помалу поддается, мне слышен скрежет металла о металл.
– Спускайся, Гордон, если не можешь справиться! Уолт, помоги-ка мне! – слышу я голос Кеппи.
Уолт, достав из кармана перчатки, влезает в кузов.
– Уступи-ка ему место, Гордон, – приказывает Кеппи.
– Все в порядке, сам справлюсь.
– А почему бы тебе не спуститься?
– Сказал тебе: все в порядке.
– Держу пари: Виктор волнуется, не знает, где она. Запомни: Вик – твой приятель.
– Пошел ты к черту! – отвечает Гордон и перепрыгивает через борт грузовика.
Когда я со своим фонариком вступаю в освещенный круг, Кеппи притворяется, что не замечает ни меня, ни Гордона.
Включив фары, Гордон выезжает с фунтовой дороги на шоссе. Лицо мрачное, плечи опущены. Я сижу рядом, прижавшись щекой к его плечу. Он говорит:
– Кеппи первым узнал, что я собираюсь жениться. Родители мои жили летом здесь, и мы звонили домой, чтобы сообщить им эту новость, но никто не отвечал. Тогда я позвонил в паб, и трубку поднял Кеппи. Мы рассказали сначала ему, а уж потом моим предкам.
– Кеппи знаком с Фредди? – спрашиваю я.
– Конечно. Конечно, знаком. Здесь все знают друг друга. Мне надо выпить. Не возражаешь, если где-нибудь остановимся?
Надо бы отказаться, объяснить, что слишком давно уехала от Виктора и уже пора возвращаться домой. Но не возражаю. Не могу отказать Гордону после той сцены с Кеппи. Поэтому коротко соглашаюсь. Несколько миль едем по неосвещенной дороге, а потом появляется сверкающий огнями центр. Так и должно быть: Рождество. Все витрины переливаются разноцветными огнями. На поросшей травой лужайке, со всех сторон окруженной небольшими магазинчиками, установлена фигура Санта Клауса, а с ним двенадцать северных оленей. В мерцающем свете разноцветных огней лицо Санта Клауса кажется изборожденным морщинами и напоминает мне Уолта. Вспоминаю покрытое морщинами лицо Уолта и его красивого сына. Интересно, какую жизнь прожил Уолт, есть ли у него жена, и если есть, то счастливы ли они. Я уже не доверяю своим суждениям. Уверена была, что «мерседовская» семья – самая счастливая, – и попала пальцем в небо. Какое уж тут счастье: три жены за три года. Уолт показался мне счастливым, но опять-таки, может, я ошибаюсь. Если бы я увидела, как мы с Гордоном выходим из машины: два молодых человека, нежно держась за руки, любуются рождественскими огнями, – разве я не подумала бы, что они счастливы?