Во мне вспыхивает инстинкт, заставляющий меня воровать всякие мелочи в магазинах, хотя ни за что на свете я не украла бы и карандаша в доме Гордона. Это что-то вроде непреодолимого желания делать то, что нельзя, нарушать установленные правила и запреты; желание это охватывает меня с такой силой, что я невольно подчиняюсь ему. На цыпочках крадусь через гостиную; стеклянные столики чуть слышно позвякивают, когда прохожу мимо; гостиная существует сама по себе, это – не моя гостиная, в данный момент – ничья. Просто комната.
В коридоре обнаруживаю шкаф с постельным бельем. В нем подушки, запасные одеяла и стопки чистых простыней. Все аккуратно свернуто, как в магазине, и разложено по цветам. Ищу подтверждения слов Гордона, что стиральной машины в доме нет. Вхожу в ванную и с любопытством осторожно открываю аптечку. Восхищенно разглядываю стройные ряды дезодорантов, зубных паст, бритв и баночек с аспирином. Препараты, понижающие давление, – это родителей Гордона, нитроглицерин – его покойной бабушки. Останавливаюсь на пороге спальни Гордона. Прислушиваюсь к его дыханию, напряженно вглядываюсь в темноту, различаю под одеялом очертания его тела. Выглянув из окна, представляю, как смотрелась бы отсюда моя прижатая к стеклу физиономия. Сама понимаю: все это ненормально. Точно так же, спрятавшись в машине, подглядывала я, как Гордон выходит из своего дома. Наблюдая за тем, как живут другие люди, я вновь начинаю ощущать почву под ногами.
Именно по этой причине сбежала я сейчас из дома. Нельзя жить, изо дня в день наблюдая, как умирает Виктор, и не чувствовать своей ответственности за это. Смерть его столь реальна и неизбежна, что мы оба вынуждены бросить ей вызов, сделав вид, что сами, по собственной воле ждем встречи с нею. Благоговейный страх перед надвигающимся концом овладевает нашими душами, вторгается в повседневный быт. Мы каждую минуту противостоим смерти: садясь обедать и поднимаясь по лестнице. И сейчас, наверное, Виктор думает о ней во сне, даже страстно стремится к ней. Человек, страдающий боязнью высоты, не станет высовываться из окна небоскреба. Даже переезжая через высокий мост, он испытывает этот специфический страх. Но если перед ним открытое окно, за которым – прекрасный пейзаж, он, дрожа от страха, покрываясь потом и невнятно бормоча какие-то слова, вскарабкается на подоконник и тело его угрожающе наклонится вперед, не в силах бороться с властным притяжением небосклона.
Ступая бесшумно, как астронавт по поверхности луны, подхожу к Гордону. Виктор, моя квартира кажутся чем-то бесконечно далеким; неизвестно, удастся ли мне вернуться туда. По улице проезжает машина, фары ее на мгновение выхватывают из темноты одеяло, блики света отражаются на стене.
– Хилари? – сонным голосом спрашивает Гордон. Приподнимается на локте. – Хилари, это ты?
– Угу, – отвечаю я неуверенно, отступая в тень.
Тош, появившаяся в дверях спальни, жалобно скулит. Затем растягивается на ковре.
– Что случилось? – спрашивает Гордон. Включает лампу около кровати и, щурясь от света, смотрит на меня. Лицо заспанное. Волосы лезут в глаза.
– Виктору было плохо, – говорю я.
– Что-то новое?
– Хуже обычного. Его рвало кровью.
Гордон садится. Одеяло сползает на колени. Подложив подушку за спину, прислоняется к ней. Обнаженный по пояс, он похож сейчас на подростка, уютно устроившегося в гнездышке из одеял.
– Чем я могу помочь?
Отрицательно трясу головой.
– Хочешь ко мне?
– Нет.
– Хилари, зачем ты здесь?
Не знаю, что ответить. Пожимаю плечами, чувствуя себя последней дурой, хоть бы сквозь землю провалиться.
– Я беспокоюсь о тебе, – говорит Гордон. Взяв меня за руку, тянет к себе. – Ложись ко мне.
– Нет, Гордон… – начинаю я.
– Тогда что ты собираешься делать? – спрашивает он с таким видом, будто не может решить сложную задачу. – Послушай, ты все время ломишься в открытую дверь. Просто и откровенно признайся себе, что ты любишь двух мужчин, и ложись. Четыре часа. Ты что, пришла сюда поболтать?
– Хочу поехать к отцу Виктора, – говорю я, вспоминая адрес на конверте моего письмеца. – Адрес знаю. Это на Коммонуэлф-авеню. Попрошу его приехать и забрать Виктора, пусть положит его в больницу.
Гордон отпускает мою руку и откидывается на подушку.
– Виктор был бы против, – говорит он тихо. – Вот от этого Виктор и сбежал.
– Но ведь надо хоть что-нибудь делать, – возражаю я. Меня бьет дрожь. Отрывисто, заикаясь, выдавливаю из себя слова. – Он перестал следить за своим весом. Не дает мне мерить температуру. Готовит все по рецептам из той книги, которую ты дал ему, а есть не может. Каждую ночь потеет, потом его знобит. Рылся в лекарствах, сама видела, – искал морфий.
– Тихо, успокойся, – шепчет Гордон, укладывая меня в постель. Расстегивает мою куртку, и до меня вдруг доходит, что мне жарко. Умираю от жары. Во рту пересохло. Куртка сброшена, теперь очередь свитера; потом слышу, как падают на пол ботинки. Гордон укутывает меня одеялом. Успокаивает, уговаривает. Шепчет на ухо:
– Хорошо, привези его отца, если считаешь, что это пойдет на пользу.
Беру с Гордона слово выполнить все мои просьбы. Заставляю пообещать, что он не расскажет Виктору о нас, не расскажет ему, где была я этой ночью и куда отправлюсь утром. Гордон должен бодрствовать, пока я сплю, разбудить меня через час, утром заехать к нам, чтобы убедиться, что с Виктором все в порядке; проследить, пьет ли он сок и принимает ли лекарства. Последнее, что помню из нашего разговора: какие-то рассуждения об опасности обезвоживания, что-то непонятное об упадке сил при высокой температуре, что-то о скалолазании и об астронавтах, о том, как в состоянии невесомости аморфные капли воды летают по кабине космического корабля.
Заснула я мгновенно, все еще продолжая бороться со сном. Во сне вижу, что я просыпаюсь и внезапно мне открывается истина: наконец я точно знаю, что нужно делать. Вижу во сне, что встаю, одеваюсь и выбегаю на улицу, тороплюсь рассказать об этом Виктору.
Глава XI
Гордон заставляет меня взять его толстый свитер и выпить чашку горячего кофе. Он сидит за столом в белом махровом халате. На ногах шлепанцы на шерстяной подкладке. Ему не мешало бы побриться. Он сейчас очень привлекателен. Просто душка. Напоминает скорее долговязого подростка, чем юношу.
Читает мне вслух городскую газету – «Таймс» Халл-Нантаскета. В газете опубликован еженедельный отчет полиции; офицер Бривмен сообщает, что нераспечатанное письмо с адресом местного жителя найдено в куче мусора. Пассажиры парохода, прибывшего из Пойнт Аллертона, своими глазами видели, что идет охота на уток. Женщина, проживающая в Халле, жалуется на семейные неурядицы. Гражданин, проживающий на Си-стрит, видел в подвале беспризорного кота. Гордон читает вслух эти новости, пока я собираюсь, натягиваю куртку, перчатки. Он читает:
– «Гражданин, проживающий по Оушен-стрит, сообщил, что кто-то разбил горшки с комнатными растениями; офицер полиции Бривмен допросил в связи с этим делом молодых людей, замеченных неподалеку на углу улицы. Нам стало известно, что в карманах подростков найдены листья и стебли этих растений. Молодые люди обещали купить новые горшки…» Можешь чувствовать себя в полной безопасности; помни: мы живем в городе, где под надежной охраной полиции находятся даже комнатные растения.