— У тех, что к Осеевской ближе, — сообщила молодуха, подавляя смешок.
— А у тех, что по дороге к Абаканову, никого нет? — поинтересовался Зотин и потянулся к фуражке. — Поеду-ка я по делам, в волость!
— А мне что, одному тут пить? — возмутился Иван. — Я ж один не пью.
— Да ты не переживай, — успокоила Фроська, подсаживаясь к столу. — Я с тобой рядышком посижу.
— Чего ж рядышком-то? — возмутился начволмил. — У тебя вон в огороде дел много. Вон шла бы картошку окучивать. Товарищ Николаев без тебя выпьет.
— Подождут дела-тο мои, — отмахнулась баба. — Корова в стаде, овцы в загоне, а картошку еще огруживать рано. Авось по глоточку с родичем выпью, так ничего не будет. А ты чего, возревновал никак?
Зотин уже давно приревновал Фроську к солдату, хоть тот и бывший командир. Но признаваться в этом начальнику милиции с партбилетом и отцу троих детей было неловко. Потоптавшись в дверях, начволмил плюнул и вышел к кобылке, что смирно паслась во дворе, объедая одуванчики и молодую крапиву.
Когда мимо окошка проехал начволмил, старательно отворачивавший в сторону красную морду, Иван усмехнулся и спросил:
— Про самогонные аппараты да про мужиков сама придумала?
— Вот еще! — фыркнула баба. — Про аппараты давно слух идет. Мол, раз Советска власть разрешает частную торговлю, так и продажу самогонки скоро разрешит. Ей, власти-то нашей, жалко, что ли? Ну, — лукаво посмотрела Фроська, — может, че-то и сочинила.
Иван Николаев усмехнулся. Можно бы поговорить с бабой, что власть жалеет загубленное зерно, пущенное на самогонку, да про то, что из-за пьянки в деревнях каждый год убивают и калечат столько народа, что не в каждом городе живет, но вместо этого налил себе полный стакан и позвал бабу:
— Иди ко мне, выпьем…
— Так ты мне-то и не налил! — возмутилась Фроська.
— А мы из одного попьем. Али побрезгуешь? Садись, — указал Иван на свои коленки.
— Чё это я к тебе на коленки-то буду садиться? Много вас тут таких.
Но на коленки присела. Устраиваясь, усмехнулась:
— Я же тебе сейчас все отсижу. Четыре пуда во мне с лишним.
— Эх, Фроська, где ж ты раньше была? — усмехнулся Иван и, отпив из стакана глоток, потянулся к губам молодухи: — Ну-кось…
Фроська не воспротивилась, ответила на поцелуй. Робко и даже как-то неумело. Похоже, целоваться баба не умела.
— Иван Афиногенович… Ваня, меня последний раз на коленках держали, когда девчонкой была. А целовалась… ой, не помню когда. С Пашкой еще.
Поцеловав еще раз сомлевшую Фроську, передал ей стакан:
— А теперь — ты глоточек да меня поцелуй…
Фроська отпила свой глоток и крепко прильнула к губам солдата. Отпрянула.
— Я ведь девчонкой была, когда тебя на службу-тο брали. А на тебя я сразу запала — ладный, красивый. Я ведь и за Пашку-то замуж пошла, потому что он на тебя похож. Так ить убили Пашку-то! Иван… Ваня, ты не думай чего, я баба честная. Я только неделю с Пашкой-то пожила, а больше никому не давала. А ить просили! Да ну ее, самогонку-то. Давай целуй крепче…
ПО СТРАНИЦАМ ГАЗЕТЫ "КОММУНИСТ" ЗА 1922 ГОД
Комиссия по ликвидации безграмотности
"Образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности. В Череповецкой губернии сельского населения неграмотными было свыше 2/3 (284 620 человек), в городах — 1/3 (12 825 человек) населения. Как и везде в губернии, стали открываться ликбезы (пункты ликвидации безграмотности) и избы-читальни.
Самое активное участие в этом процессе принял комсомол, выдвинувший лозунг: "Каждый грамотный должен обучить хотя бы одного безграмотного".
Только совместными организованными усилиями можно превратить голодную деревню с угрюмым, неопрятным жилищем, с постоянным проклятием нависающей нужды и непосильного труда — в свободную обновлённую деревню с широким простором превосходных полей, здоровым скотом, уютными домами…
Торговцев самогона — к расстрелу
Самогонка, несмотря ни на какие меры борьбы, продолжает литься рекой и в деревне, и в городе. В деревне почти ни один церковный праздник не проходил без драк и убийств в пьяном виде. Борьба ведется. Милиция отбирает десятки самогонных аппаратов. Сотни самогонщиков привлекаются к ответственности. И все-таки убыль самогонщины мало заметна. Почему народные суды забыли постановление Губ-исполкома о выселении в Сибирь злостных самогонщиков? Необходимо усилить репрессии. Напомним, как в первые дни после Октябрьского переворота, подстрекаемая врагами рабоче-крестьянской революции, несознательная толпа бросилась громить винные погреба. Революция погибла бы в чаду алкоголя. Положение было спасено только тем, что без всякого миндальничания пущены были в дело пулеметы. Не слишком ли милосердно наше теперешнее законодательство?