Эти дома стояли заброшенными в отдалённой от центра части Купола, куда не ходил трамвай. То ли из-за расстояния от Фабрик, то ли из-за отвлекающего внешнего вида людей там не селили. Лишь изредка посылали смотрителей на проверку состояния.
Конлей знал о бюрократической условности этой процедуры и, дабы не упускать возможность прогулки, захватил с собой Николь, поначалу мило сопротивлявшуюся преждевременному уходу с работы, но смирившуюся после того, как Конлей взглядом убедил её напарницу поработать смену одной.
Немного выйдя из центра, они взялись за руки. Теперь можно было не стесняться завистливых взглядов. Здесь людей было ещё меньше. Свободной рукой Конлей на всякий случай проверил кобуру.
Высокие шестнадцатиэтажки двумя башнями поднимались посреди полотна однотипных домиков. Да, людям определённо нельзя селиться в подобных ненормальных строениях.
Они шли молча. Или слова были излишни, или оба не знали с чего начать, да и стоило ли начинать. Оба просто пытались насладиться происходящим.
— Давай сыграем в прятки? — сказала Николь, когда они медленно поднялись на несколько этажей.
Конлей одобрительно улыбнулся. Свет от ламп еле доходил сюда. Всё было погружено в полутьму, сейчас казавшуюся абсолютно подходящей.
Они вошли в первую попавшуюся квартиру. Николь встала в уголок в прихожей и, закрыв глаза, начала громко считать вслух. Конлей невольно улыбнулся и тихо прокрался за дверь в гостиной.
— Семь!
Они давно не занимались чем-то подобным. Давно не находились вместе в разряженной обстановке.
— Восемь!
Им обоим не хватало таких моментов. Слишком долго они находились в напряжении, обособленности друг от друга и собственных эмоций.
— Девять! — с равными отрывками во времени раздавался отсчёт. Конлей с затаённым дыханием ожидал конца.
— Десять!
Она медленно вошла в гостиную.
Внутри Конлея что-то щёлкнуло.
Больше он не мог от неё прятаться.
Через секунду руки обвились вокруг её талии, и они слились в медленном, неожиданном, но долгожданном поцелуе.
Вот она уже стоит в дверях, игриво, но скромно улыбаясь и увлекая его за собой на лестницу. Они поднялись на крышу.
Николь медленно подошла к краю и смотрела вдаль. Конлей шагал за ней, оглядываясь по сторонам.
Сейчас они были выше всего Купола. Выше домиков, выше ламп, выше людей. Он вновь приобнял её сзади, и оба засмотрелись на лежащий внизу пейзаж.
Слова шёпотом полились с губ Конлея. Более подходящего момента он не нашёл бы никогда. Рассказал обо всём, что скрывал. О революционерах, о написанном доносе, штурме. Всё-таки рассказал. А разве могло быть иначе?
Николь слушала как всегда смиренно, с вниманием. Но сегодня с особенным благоговением. Она понимала.
Столько не понимал себя даже сам Конлей, сколько понимала его слова она. Понимала больше, чем он вкладывал в них, чем мог и хотел объяснить.
Она прервала его короткой фразой:
— Давай спрыгнем.
Конлей запнулся, будто его сердце пронзил кусок свинца. Что? Он мог ожидать этих слов от кого угодно, но не от неё, когда угодно, но не сейчас. Никогда.
Кон мысленно одёрнул себя, попытался понять.
— Тебе же действительно нужно солнце, — её голос звучал как никогда уверенно.
Он не мог признать этого.
— Мне нужно лишь спокойствие рядом с тобой, Никки.
Конлей знал, что она улыбалась. Тихонько кивнула и, взяв за руку, повела его обратно на лестницу, сказав только, что скоро стемнеет.
***
Деймон ведь всегда сомневался, что она любила его.
Но и предательством это нельзя назвать, так?..
Он просто был тем, кем его учили быть. Был тем, кем хотел быть. Делал так, чтобы было лучше… Делал то, во что верил.
Его цель отличалась от целей или бесцельности других людей, и за это его недолюбливали. Люди даже не пытались понять, каким идеалам служит его цель. Вбили себе в голову, что Нормы испортили их жизнь. А Деймон всё чаще удостоверялся в том, что люди сами портили её. Он не хотел ожесточаться. Он хотел верить, что его порядочность поможет обрести счастье ему и его семье.
А она бросила его, потому что родители запретили ей встречаться с убийцей. Не с защитником закона, не с хранителем справедливости. С убийцей.
Хотелось разрыдаться. Эти слёзы наверняка были бы самыми горькими в его жизни.
Впрочем, на самого себя клятва Деймона не распространялась. Но плакать матери из-за своего горя он не позволит.
Они с Эндрю после уличного патруля подходили к трамвайной остановке. Как бы хотелось Деймону поговорить сейчас с напарником, хоть с кем-нибудь. Эндрю вряд ли был лучшей кандидатурой. Не хотелось показывать свою слабость.