Пальцы разжались, руки безвольно повисли. Наконец выдохнув, Робин развернулась и медленно, еле волоча ноги, пошла на берег. Она чувствовала себя опустошенной, словно забитые гноем лобные пазухи прочистили, снизив давление на глаза. И зрение как будто прояснилось, и зудящая, ставшая привычной головная боль больше не беспокоила. Добравшись до пляжа, девушка упала без сил и тут же провалилась в сон.
– Горазда ты спать, милочка.
Знакомый уже кашель сталь первым, что услышала Робин, придя в себя. Ненавистная старуха не только была жива, но и имела наглость опять подсесть к ней со своими разговорами. Но на удивление, ее общество больше не вызывало у девушки никаких эмоций, словно там, в морской соленой воде, утонула пусть не она, но та, которую так хотелось держать под водой, пока не задохнется.
– Чего вам нужно от меня? – простонала Робин и села, прижав колени к груди. Ее платье валялось чуть в стороне, и надо было бы пойти и одеться, но двигаться не хотелось.
– Вам! Эка ты заговорила, – хрипло засмеялась старуха. – Еще недавно ты держала меня за горло под водой, а сейчас выкаешь?
– Привычка, – сама не зная почему, улыбнулась ей Робин. – Зачем вы возитесь со мной?
– Я не вожусь. Я здесь живу. А ты, сразу видно, новенькая в нашем мире – еще цветная. Мне стало интересно, зачем ты здесь, раз не чувствуешь солнца и воду.
– Что? Как вы догадались? – вздрогнула девушка.
– Я тут не первый день, милочка. Кое-что понимаю. Это не твое место. Так зачем ты здесь?
Робин опять улыбнулась, смотря за горизонт, туда, где гладь моря встречалась с небом, поднялась и пошла к своему платью, чтобы одеться. Вернувшись, она протянула старухе фотографию и снова села рядом, вытянув ноги перед собой. Хотелось помыться, переодеться, привести себя в порядок и пойти в бар выпить стаканчик-другой виски.
– Кто он? – незнакомка водила крючковатым пальцем по глянцевой бумаге, повторяя силуэт молодого человека, сидящего рядом со своей желтой доской для серфинга. Изображение начало тускнеть, и ей приходилось по привычке напрягать свои старые глаза, чтобы что-то рассмотреть.
– Я люблю его, – просто ответила Робин и почему-то засмущалась. Она так редко говорила эти слова.
– Любишь, говоришь? Но не можешь найти? – старуха прищурилась, недоверчиво оглядывая девушку, сидящую рядом. Сейчас в ее взгляде читалась настороженность и легкая нотка отвращения, какая появляется, если вдруг разочаровываешься в человеке.
– Не могу, – Робин пожала плечами. – Я начинаю думать, что это была глупая затея – умирать за кого-то, кто выбрал провести свою вечность с волнами…
– Ты могла бы жить без него?
– Конечно. Дышать, ходить, работать, напиваться в местном баре. Может, заводить интрижки. Или даже роман. Может, и семью бы… – девушка поморщилась от одной только мысли об этом. Жизнь без Габриэля. Скорее, жалкое существование.
Старуха разглядывала ее с интересом, не произнося ни слова. Что-то неуловимо знакомое было в ее бесцветных глазах, но теперь совершенно точно это не имело никакого отношения к бабке Робин. Может, она видела в них саму себя? Именно так она сама в ее годы смотрела бы на молодых, полных надежды и веры в будущее девчонок, точно зная, что ни одной из них не суждено их оправдать.
– Розалин. Мое имя, – наконец прервала молчание незнакомка.
– Робин, – улыбнулась краешком губ девушка и запустила руки в просоленные волосы.
– Робин? – прошептала старуха. – Мою дочь звали Робин. Точнее – зовут Робин.
– Правда? – удивилась девушка. – Кроме себя самой, я знала лишь одну Робин… Это было так давно.
– Редкое имя для девочки, я знаю. – Розалин прикрыла глаза, словно пытаясь унять внутри себя какую-то бурю. – Она чудесная девочка, моя Робин. Мы никогда не были дружны, кроме одного дня, и… Не хочешь зайти ко мне в гости? У меня бунгало прямо тут, на берегу.
Розалин так быстро сменила тему, что Робин замешкалась, а когда, наконец, решила отказать, поняла, что ее ведут за руку через пляж в сторону простой деревянной хижины, на веранде которой трепетали на ветру сплетенные из нитей ловцы снов. Совсем как тогда, в тот день на пляже… Когда позвякивал тончайший фарфор, одуряюще пахло белыми лилиями, сплетенными в свадебную арку, и блестели на солнце золотые тисненые буквы:
«Робин и Габриэль».
Запах рома пронизывал все пространство небольшой хижины. Здесь едва хватало места для узкой односпальной кровати и небольшого плетеного дивана, обращенного к распахнутым стеклянным дверям на веранду с видом на море. В углу ютился небольшой письменный стол с допотопной печатной машинкой, скорее играющей роль реквизита, судя по слою жирной пыли, эпично растекшемуся на клавишах.