Дни сменяли друг друга, но Старик не мог вспомнить ни одного из них. Нет, приступы его больше не тревожили, просто запоминать было нечего. Он словно смотрел каждый день один и тот же нелепый чёрно-белый и немой фильм. Фильм о себе самом. Кадр за кадром растягивался в минуты, часы, дни, сон - перебивка, конец, титры. И титры Старик помнил отлично. Каждую ночь ему снилось солнце, тепло и живой Друг. Это если везло. Если не везло, сон превращался в кошмар, в котором пёс смотрел на него с укоризной или даже ненавистью, будто обвиняя в чём-то. Но хуже было, когда он демонстративно уходил прочь. В такие ночи Старик просыпался от боли в груди и не мог понять: лучше ли снова попытаться забыться или бодрствовать. Он предпочитал первое. Иногда он засыпал снова.
Старик проснулся. От кошмара. Но в этот раз уйти не удалось. То ли кошмар был сильнее обычного, то ли слишком громко хлопала клеёнка, натянутая вместо разбитого стекла. Ленивый взгляд Старика скользнул по опрокинутой банке с маринованными помидорами. Липкий рассол растёкся по полу, осколки стекла перемешались с раздавленной мякотью. Рядом лежал кухонный нож. С его лезвия готовилась сорваться белёсо-розовая капля. Старик поднял нож, проверил остроту пальцем, укоризненно покачал головой и вонзил в живот.
Ни боли, ни крови. Он наносил удар за ударом, но оставались только ровные тонкие разрезы, которые по неведомой воле не обрывали его существование.
Старик спустился во двор. Упал на колени. И закричал. И в крике было больше вопросов, чем в тысяче слов. Он не знал к кому взывает, но ему надо было поговорить хоть с кем-нибудь, лишь бы не с собой. Когда вопль закончился вместе с силами и дыханием, Старик завалился набок.
Прошло какое-то время, если время ещё существовало. Старик вдруг вспомнил старый сон про колодец. Сон уже не казался кошмаром: воспоминание было даже тёплым и ласковым. То видение подсказывало решение, способ вырваться за границы отснятой киноплёнки. И не важно, что за ней находится, это лучше, чем ничего.
Пальцы наткнулись на какой-то кусок металла - лопата с отломанной ручкой. 'Это знак', - рассудил узник заставы. На четвереньках он дополз до середины двора и начал рыть могилу снова. Земля поддавалась легко, будто с радостью. Как только он выбрался из ямы и заглянул внутрь, могилу залила чернота. Тьма манила, и чтобы не упасть, Старик стал на колени и упёрся руками в края. Она обещала окончание: покой, пустоту, свободу от мышьячных дней и свинцовых ночей. Обещания слишком соблазнительные, чтобы отказаться от них просто так.
Старик так и не понял, что его остановило. То ли ветер странно и умоляюще заскулил, то ли всё-таки проснулся страх. Он прислушался к себе. Всё-таки страх. Но странный. Это был не инстинкт самосохранения, а боязнь потерять что-то более ценное, чем жизнь. Старик отполз от края, повернул голову, посмотрел на пристройку-склад, затем на могилу. На склад. И встал с колен.
Через несколько шагов Старик покачнулся от пронзительной боли в животе и рухнул. Он приложил ладонь к животу: сквозь пальцы сочилась кровь. Густая алая жизнь покидала тело спешно, толчками, как бурный поток, что с радостью прорвал плотину. Почему-то Старик был уверен, что вернись он к могиле и раны затянутся. Но желание уснуть и видеть смертный сон пропало. Он полз прочь, к складу. Время снова запустило ход, а значит его запасы скоро иссякнут. Весёлая злость - давно забытое чувство - помогала оставаться в сознании.
Старик выбил доску из-под дверной ручки, стальная дверь со скрёжетом отворилась. Порог. Он совсем забыл про это непреодолимое препятствие -полосу металла в три сантиметра высотой. Старик приподнялся на локтях и грудью уперся в порог. Он как гусеница, рывками, отвоёвывал сантиметр за сантиметром, но борьба закончилась, когда порог впился в живот. От вопля задрожала холодная сталь двери. Последние силы Старик потратил, чтобы отползти чуточку назад, ещё в сознании он успел почувствовать, как по щекам поползли слёзы.
Мир исчез. Старика словно несло по бесконечной чёрной реке, затем она, видимо, впала в море, движение замедлилось и остановилось. Ласковые волны окатывали лицо. Вода держала Старика, он раскинул руки и благодарно принимал тепло воды. А потом очнулся.
Какое-то жёлтое пятно заслонило серое небо: Друг упорно лизал хозяина, пока тот окончательно не пришёл в чувство. Старик готов был поклясться, что пёс улыбается. Он попытался обнять Друга, но тот вывернулся из слабых рук. Добрые глаза просили прощения, и Старик всё понял. Друг исчез, снова оставив его одного.
Последний обитатель заставы лежал навзничь, но уже не у склада, а рядом с могилой. Он перевернулся и заглянул внутрь. На дне её всё так же плескалась чернота, иногда грани волн становились чуть светлее - то отражались белые облака. И среди отблесков выделялось тонкое, толщиной с паутинку, золотое пятно. Старик встал и прыгнул, стремясь схватить этот лучик рукой.