— А потом он свалился в воду, — Сьюзан заговорила медленнее, что-то не складывалось у нее в памяти, и я отвернулась — как бы она не узнала меня и не попросила подсказать.
Она сказала, что работает в газете — может, из-за желания стать журналистом выбор и пал на нее. Может, позднее ей суждено совершить нечто противоречащее великому плану темных жнецов. В этом-то все дело. Потому и меня убили. Не знаю, что такого великого я должна была совершить и чего уже никогда не совершу — я ведь умерла.
Скрестив руки, я прислонилась к шершавому стволу сосны. Никогда не пожалею о том, что спасла Сьюзан жизнь.
Барнабас поднялся и начал прокладывать дорогу сквозь толпу, шар света следовал за ним. Подружки Сьюзан заметили жнеца и, хихикая, примолкли. Тот с беззаботным видом улыбнулся и пожал Сьюзан руку. И словно по сигналу, туманный свет переместился к ней. Теперь у нее есть ангел-хранитель; она в безопасности. Теперь мне не так тревожно.
— Спасибо, что все время с ним разговаривала, — сказал Барнабас и привычным движением откинул с лица мокрые волосы. В задних рядах кто-то вздохнул. — Тебе стоит поехать с ним в больницу. Если у него сотрясение мозга, он не сможет уснуть ночью.
Сьюзан вспыхнула.
— Конечно. Ну да. Думаешь, разрешат? — она повернулась к начальнику лагеря. — Можно мне поехать?
Получив согласие, Сьюзан сверкнула улыбкой и под свист толпы потопала к «скорой». Шар света вплыл в машину перед ней, и легкое напряжение, сковывавшее Барнабаса, развеялось. Значит, он тоже за нее беспокоился. А казалось, ему все равно.
Мне сразу стало лучше, я взглянула на Барнабаса и улыбнулась. Хорошо, что все позади. Лицо жнеца стало непроницаемым, и моя улыбка погасла. Он повернулся на пятках и пошел прочь, ожидая, что я последую за ним.
Я поникла и поплелась сквозь поредевшую толпу, радость от спасения Сьюзан сгорела — обернулась серым пеплом. Если бы я только могла добраться до дома другим путем… Барнабас, похоже, сердится.
2
Воздух в вышине был обжигающе холодный, даже показалось, что мои мокрые волосы замерзли. Барнабас приземлился там же, откуда мы сегодня отправились в путь, на парковке нью-ковингтонской средней школы. Как всегда, я не успела рассмотреть его крылья: они исчезли в вихре воздуха, дувшего в спину. Мокрые джинсы, обыкновенная черная футболка и серый плащ — для такой жары он совершенно не подходил, зато очень даже подходил самому Барнабасу. Материя мягким цветом напоминала его крылья, что спускались от плеч до самых пяток.
Я неуверенно пошла между машинами к велостоянке. Утром никаких машин здесь не было. Интересно, в чем дело? С третьей попытки я открыла замок и медленно покатила свой зеленый десятискоростной велосипед в тенек, прислонила его к стене мне по пояс, отделявшей крутой склон холма от дороги, и встала рядом с Барнабасом в ожидании Рона, его начальника.
Я скучала по своей машине, которая так и осталась у мамы во Флориде, но ради того, чтобы получше узнать папу, стоило потерпеть. Мама устала вести беседы с директором, учителями, другими родителями и бояться, что телефонный звонок на ночь глядя — это из полиции. Вот и прислала меня сюда. Ну ладно, может, я и перестаралась с «выражением независимости в суждениях», как маме сказал директор. Прямо перед этим в разговоре с глазу на глаз он попросил: хватит бороться за всеобщее внимание, просто начинай взрослеть. На самом деле все мои выходки были вполне невинны.
Откуда-то раздался жалобный стрекот цикады, я взобралась на стену подле Барнабаса и скрестила руки на груди. И тут же опустила их, чтобы не казаться грустной. Барнабас грустил за обоих. В обратном полете он как-то неудобно меня держал. И молчал. Он вообще-то не отличался разговорчивостью, но теперь молчание было напряженным, почти тягостным. Может, Барнабасу досадно, что он весь промок, прыгнув в озеро. Я из-за него тоже оказалась вся мокрая сзади.
Мне было неуютно, и я притворилась, что завязываю шнурки, чтобы незаметно отодвинуться от Барнабаса на сантиметр-другой. Могла бы попросить его высадить меня прямо у дома, но тут был мой велосипед. К тому же не стоит забывать о любопытной миссис Волш — не хотелось бы мне, чтобы она увидела, как Барнабас разворачивает крылья и улетает. Готова поклясться, у этой тетки на подоконнике лежит бинокль! Я думала, школа — единственное место, где нас никто не увидит. И мне было невдомек, откуда здесь взялись машины.