Никого убивать он не собирался, не тот у него в данный момент жанр. А у жлобья не тот калибр. Но малый, похоже, угрозу принял всерьез: лицо побелело, глаза заметались. Обычно страх лишает сил. Но за каким-то пределом их утраивает. Сейчас бросится, понял Тимур.
Геша и бросился. Встать у него не получилось, лодыжка не позволила. Но он оттолкнулся руками, выбросил обе ноги вперед и вверх – это было не от науки, а от отчаяния – и все же достал Тимура повыше колена. Хорошо, успел напрячься: удар получился, как доской по доске. Теперь и у Тимура вспыхнула ярость. Он поймал Гешу за кисть и резко сжал – хрустнула косточка в запястье. Потом рванул, выкручивая Гешину руку с поворотом, и почувствовал, как она вырвалась из плеча. Это было эффектно, но не действенно, травматологи вправляют руку на раз, он и сам умел. Поэтому для верности ребром ладони перебил кость у локтя – вот такое лечится долго, а помнится еще дольше.
– Все, сдаюсь, – простонал малый, будто эта фраза из детской драки что-то решала.
– Ладно, живи, – разрешил Тимур, – и помни: здесь я хозяин.
Он поднялся на набережную, легко перебежал дорогу и пошел к дому. О вине вспомнил поздно – пришлось в случайном шалмане брать рискованную бутылку с красивой наклейкой. На всякий случай глянул в глаза продавцу так жестко, что тот и без вопроса ответил:
– Все в норме, сам пью.
Анжелка угрюмо лежала на оттоманке, вина выпила всего чашку, причем не вставая и отмахнувшись от тоста.
– Все куксишься? – посочувствовал Тимур.
– Паскудно вышло, – сказала она, – последний день, и так ублюдочно.
– Да нормально все, – утешил он.
Еще больше надувшись, Анжелка распорядилась:
– Ложись ко мне.
– Тебе же нельзя.
– Но тебе-то можно!
– Совсем не обязательно, – начал было Тимур, но она оборвала:
– Ложись давай!
Он снял джинсы и лег. Трусы с него она стянула сама.
Тимур никогда не любил слово «страсть» – бабье и вообще дурацкое. Но как иначе назвать Анжелкино рвение в квалифицированной женской работе, он не знал. Вроде делала то же, что и другие, – но другие старались для него, а она больше для себя. И стонать начала раньше, чем он, и задергалась одновременно, и зашлась криком сразу, как освободился рот. Отдышавшись, мрачно произнесла:
– Надо же, девушка перешла на самообслуживание.
Тимур хотел встать, но она удержала:
– Погоди.
И все началось по новой.
Лишь потом она сказала удовлетворенно:
– Ладно. По крайней мере, дня три проживешь.
Тимур счел нужным выдать комплимент:
– Баба из тебя классная. Повезет кому-то. Замуж не собираешься?
– Лет через пять.
– А не поздно?
– В самый раз.
– Раньше не хочешь?
Анжелка хмуро отозвалась:
– Еще как! Дом хочу, семью, детей штуки три. Я ведь все умею: готовлю, шью, вяжу.
– А тогда чего же?
Ответ прозвучал безнадежно:
– Я себя знаю. Мне надо так натрахаться, чтобы ноги не держали, чтобы двадцать лет ничего не хотелось. А иначе какая я жена? Или мужика ухайдакаю, или по рукам пойду. А мне это на дух не надо. Я считаю: если муж, то должен быть один. Моя мать знаешь как говорит? Муж с женой одна душа, одно тело. Вот так вот.
До станции было недалеко, пошли пешком, Анжелкину нетяжелую сумку Тимур перекинул через плечо. Стоянка поезда была две минуты, поэтому на перроне, не дожидаясь, пока подойдет, обнялись и поцеловались, уже без всякого напора, спокойно и солидно, как близкие люди. Перрон был пуст, только у кассы стояла одинокая бабка с двумя корзинами. Анжелка, будто что-то вспомнив, строго проговорила:
– Ты смотри у меня!
И погрозила кулачком.
– Ты чего? – не понял он.
– Того! Буратина велела за тобой приглядывать. А теперь-то приглядывать некому. Так что без глупостей!
Тимур не сразу понял, о каких глупостях речь. Но потом вспомнил легенду деревянного человечка: про бежавшую жену, про порыв к самоубийству, про чудесное спасение женским способом. Спросил:
– Ты-то откуда знаешь, что Буратина?
– Сама сказала. А чего? Кликуха классная. Марин в России как кошек на помойке, а Буратина одна. Душевная девка, повезло тебе. Еще куда поедете, возьмете за компанию?
– Я-то с радостью, – искренне ответил Тимур. – Ревновать друг к другу не будете?
Она отмахнулась:
– Чего тебя ревновать, ты же не муж.
Объявили, что поезд опаздывает на двадцать минут. Тимур вдруг спохватился: едва не забыл главное. Он вытащил пачку денег, из тех, что отнял у толстого амбала:
– Держи на дорожку.
Она нахмурилась:
– Это чего?
И вдруг закричала скандально, по-бабьи:
– Ты чего – совсем? Я тебе что – шлюха? С тобой как с человеком, а ты…
– Да стой, чего орешь-то? – растерялся Тимур. – Чего я сделал-то?
– Деньги суешь! Я что, за деньги? Я Буратине слово дала, а ты…
Надо было спасать положение, и Тимур сам повысил голос:
– Какие деньги? Где деньги?
– А это что?
– Это? Это подарок! Если бы джинсы тебе принес или кофточку, тоже бы вопила?
– Вещь – это знак внимания. А деньги…
– Какие деньги? Я что, твой размер знаю, в моде специалист? Я тебе кто – Слава Зайцев? Сама выберешь, что надо, и будет это мой подарок. А ты – деньги…
Обиженный тон подействовал, девчонка малость успокоилась:
– Ну, если подарок… А чего так много?
Тут уж Тимур знал, что возразить:
– Это разве много? Вот завалят на экзамене, придется взятку давать – тогда и увидишь, много или мало.
Подошел поезд, Анжелка уехала. Тимур пошел домой, лег. Дверь закрыл, придвинул к ней табуретку, соорудил пирамидку из посуды – будильник на случай неожиданности. Повертел в руках длинный кухонный нож и положил назад, в низкий комодик: против ствола не поможет, против ножа не понадобится. Вообще, он не слишком сторожился. Амбалы явно были не из важных, важные по ларькам не шакалят. Ну, решит их хозяин разобраться. Пока разведают что и где, пока сколотят карательный отряд… Не станут же среди ночи искать в курортном поселке не пойми кого. А завтра его здесь уже не будет. Отдыхать ему не от чего, самый момент делом заняться. Лучшая война – та, которая не началась. А заказ дуры бабы из зятьковской конторы еще не начало. Это еще надо проверить. И – в любом случае оборвать процесс. Лешка прав, хрен с ней, с той давнишней историей. На его век крови хватит, больше не надо.
Уснул он легко, как в колодец провалился. Спасибо Анжелке – бабы не снились, и вообще ничего не снилось.
* * *
Утром, едва открыв глаза, Тимур четко понял, что нынешний день, вот с этой самой минуты – рабочий. Отдых кончился, ничто за руки не держит, теперь только дело. Дело, в которое надо вступать стремительно. Сам виноват, связался со шпаной, потешил душу. А шпана всегда в комплексах, их понятие о достоинстве – ударить последним. Кстати, ударить могут, они всегда ходят стаей и, если иначе не получается, легко хватаются за стволы. Может, остерегутся с ходу лезть на рожон, ведь не знают, с кем связались. Но и он не знает, с кем связался. Часа два у него есть, дальше зона риска.
Два часа Тимуру не понадобились: заварил кофе покрепче, добил колбасную нарезку, оставшуюся с вечера, расплатился с хозяйкой, покидал вещички в рюкзак. Рюкзак был старый, материя кое-где ползла, но Тимура он устраивал: влезало много.
Проулками он дошел до станции и сел в первую же электричку. На ближайшем полустанке придержал уже закрывающуюся дверь и соскочил на платформу. Следом не выпрыгнул никто. Километров двадцать проехал автобусом, потом поймал попутку. Не Бог весть какая конспирация, но если вчерашние жлобы надумают мстить, у них возникнут проблемы с поисками дня на три. А этого хватит, за три дня он свои проблемы решит.
Автоматически подумалось, что есть и еще вариант: уехать подальше, в какую-нибудь теплую страну вроде Греции, залечь на дно и начать новую жизнь. Но начинать новую жизнь желания не было, та, что есть, вполне устраивала. И Леху не бросишь. И деревянный человечек ждет. Да и странно было бы от кого-то бежать. Если возникает проблема, надо идти на нее, идти и бить ей в лоб, пока сама не ударила по лбу.