Но в главном Макарыч был прав: умирать не профессионально. Мужик – тоже профессия. Кто-то ведь должен детей кормить, глупых баб защищать, стариков прикрывать от болезней и нищеты. И умирать мужику отчасти даже подло. Кто заменит? Государство? Вот он, Тимур, сковырнись сейчас – и что? Допустим, стариков нет, ушли. Дети? Официально нет, а по сути, скорей всего, есть, хрен их знает, может, и растут где-то в экзотических странах, и вряд ли Тимуру когда-нибудь сообщат, какого они цвета и на кого смахивают волосом и глазом. Но все равно есть люди, которые вправе на него рассчитывать. Выполни он свой мужицкий долг чуток раньше, убери Зятька не в июле, а, например, в мае, Лешка был бы сейчас жив, а если умер, то не от блядской Веркиной пули. А деревянный человечек? Живет себе, и ведать не ведает, что связалась с мужиком, рядом с которым каждый час вполне может рвануть или загореться.
Короче, по всему выходило, что дуру и суку надо убирать. Причем срочно.
Суке, однако, повезло: Тимуру вдруг пришел на ум способ, как ее спасти. По крайней мере, дать шанс.
Прослушка возникнуть еще не могла, для нее было рано. Но береженого Бог бережет. Поэтому Тимур на метро доехал до Лужников и там, найдя закуток потише, с Зятькова мобильника набрал Эльку, которая в привилегированных контактах как раз и была обозначена как «Элька». Она мгновенно отозвалась:
– Левчик?
И, правда, минетчица.
Выждав паузу, Тимур в лоб спросил:
– Жить хочешь?
– Это кто говорит? – не сразу произнесла она суховатым служебным тоном, в котором, однако, чуть заметно позванивала тревога.
– Не важно, кто, – сказал Тимур, – считай, товарищ по несчастью. Что, новость еще не дошла?
– Какая новость? – теперь в голосе был страх.
– Нет больше Левчика, – угрюмо проговорил Тимур, – и мужиков его нет. Всех замочили, один я ушел. А ты на очереди. Вот я и спрашиваю: жить хочешь?
– Но этого не может быть, – почти крикнула она, – в фонде бы знали!
– Узнают, – вздохнул Тимур, – а кто-то, может, и знает. Чужие до Льва Степановича не добрались бы, тут свои. В общем, слушай. Загранпаспорт ведь есть?
– Ну, есть, – растерянно согласилась она.
– Завтра же, а лучше прямо ночью гони в аэропорт – и мотай в любую страну, куда без виз. В Турцию, на Кипр, на Мальту, в Египет. Дня два перекантуйся – и опять куда-нибудь лети, сейчас безвизовых стран вагон. А из конторы беги прямо сейчас. И трубку не поднимай. Дома тоже не поднимай. Звонят – значит проверяют, через час придут, а то и раньше. И никому ни звука, где заляжешь, даже мне не говори. Надежней, под пыткой все ломаются.
– А что мне там делать?
Похоже, легенда сработала, теперь дура и сука думала о себе.
– Выживать.
Она забормотала что-то жалкое, совсем несуразное: что Лев Степанович звонил буквально вчера, давал указания, что она всегда делала, как он велел…
– Жить хочешь? – снова надавил Тимур. – Вот и живи. Хоть в кабак официанткой, хоть б… в бардак. Полгода перекантуешься, а за это время все уляжется. Вернешься – найдешь другую работу. И про Льва Степановича никогда не вспоминай. Забудь. Не было его.
– А кто Льва Степановича, – спросила она робко, – кто они?
Тимур ответил веско и загадочно, как вчера милицейскому начальнику:
– Никогда не надо шантажировать очень крупных людей.
– Завтра проверю, подумал он. Хочет жить – уедет. А не уедет, значит, не так уж сильно и хочет. Так что жизнь суки и минетчицы в ее собственных руках. Как выберет, так и будет. А он рисковать не станет, он мужик, человек ответственный, и заменить его некем. Можно считать, две дурочки на руках, одна скоро придет, другая деньги копит. Умирать никак нельзя. Не профессионально.
Ну так что, спросил он сам себя, кончилась война? Кончилась или нет?
Ответа не нашлось.
Завтра выяснится, подумал он, уже понимая, что завтра ничего особенного не выяснится. Даже если сука минетчица отчалит в безвизовые края, это пока что не финиш.
Еще есть генерал на Кипре, патриот и доминошник. Конечно, то другая страна, другая жизнь и все другое. Патриот в Москву вряд ли сунется, а если сунется, что ему до Тимура. Наверняка даже не знал, что есть такой. А про Макарыча знал? Про Макарыча, возможно, знал, все же майор. Но хоть и знал, в своих комбинациях вряд ли учитывал. Большой человек, большие погоны, на Крючкова выходил. Надо было убрать чересчур осведомленного переводчика – значит мочи в государственных интересах носителя секретной информации! А что с ним пошли пятеро солдатиков и один майор, это детали, издержки в целом правильной стратегии, война есть война. Войну ведут генералы, им виднее, у них кругозор. А солдаты что, не тот солдат, так этот. У солдата священный долг перед родиной, должен – плати. А чем солдату платить, если у него, кроме жизни, ничего нет, да и та не священная?
Тимур включил ящик, поиграл кнопками и вырубил к чертям собачьим. Ни хрена человеческого, одни клоуны поганые, депутаты да юмористы. Это им выплачивали долг стриженые ребята в сожженных солнцем горах. Это они и есть государство. Согнать бы их всех в один цирк и поджечь, пусть клоуны попрыгают из окон. Вот доминошник на Кипре, патриот с гватемальским паспортом, заслуженная сволочь на четырех гектарах – он небось юмор любит. Все они любят юмор. А Тимуру теперь надо решать, когда он живет – в мирное время или еще в военное? По идее, можно плюнуть и забыть. Сколько патриоту сейчас? К семидесяти, наверное. Чуть подождать – сдохнет своей смертью. Только много шансов, что в этом случае война не кончится никогда, так и будет тянуться, царапая душу памятью о Макарыче, о тех солдатиках, о Лехе и Глашке, которые умерли не своей смертью. Есть, конечно, слабенький вариантик, что Зятек соврал, придумал со страху. Но это всегда можно проверить. Только добраться до генерала и прихватить за жирный затылок – все расскажет, как рассказала Росомаха, как рассказал сам Зятек. Никуда не денется, все расскажет.
Время поджимало, скоро подгребет Буратина, и нет никакой правды в том, чтобы грузить девчонку своими проблемами. У нее-то, слава Господу, нет войны. У нее с рождения мирное время и мирные обязанности. Людей спасать.
* * *
Деревянному человечку, когда вернулась способность разумно говорить, он сказал:
– Завтра возьми отгул, пойдешь в ОВИР и подашь бумаги на загранпаспорт.
– Зачем? – не поняла она.
– На море поедем.
– Мы же были, – удивилась Буратина.
– Моря-то разные. Было Черное, а будет Средиземное.
– Не жирно получится?
– Нормально.
– А там что?
– Там много чего. Турция, Египет. Или Кипр. Хороший остров, сплошные курорты. У меня друг отдыхал в Лимасоле, говорит, полный кайф.
– На Кипре же небось доллары.
Он отмахнулся:
– Не ищи проблему там, где ее нет.
Буратина глянула на него с подозрением:
– Слушай, Тимоха, чего это ты баксами размахался? Инкассатора убил?
– Банк ограбил, – сказал Тимур, – я замок пилил, а Анжелка на шухере стояла.
Однако на этот раз отделаться шуткой не удалось.
– Ну-ка посмотри на меня, – приказала Буратина.
– Смотрю с удовольствием.
– С удовольствием не надо, удовольствие ты уже получил. Кто ты все-таки?
Тимур удивился:
– Мы же давно выяснили – дурак.
Девчонка взмахом ладони отвела шутку.
– Что дурак, понятно. Ты сидел?
– Пока не приходилось.
– А деньги откуда?
– Подарили.
– Ты можешь ответить честно?
Честно ответить Тимур не мог, пришлось врать:
– Я же тебе рассказывал – служил. Много лет служил. А за службу платят.
– Воевал, что ли?
– Иногда воевал.
– Но все войны давно закончились – откуда деньги?
В одной фразе было два вопроса, он предпочел ответить на первый:
– Войны никогда не кончаются.
– Знаю, слышала, – раздраженно отмахнулась она, – пока не похоронен последний солдат, да? Но деньги все же…
– Погоди, – прервал Тимур, – пока не похоронен – да. Но это все так говорят. А у меня был друг, Федька, классный парень, песни под гитару сочинял. Так у него песня была… Точно не помню, но мысль такая: война кончается, когда похоронен последний солдат, повешен последний предатель и прощен последний трус. Красиво, правда?