– Обидно. Ведь что получается, Владимир Васильевич: я всем и обо всём рассказал и никто мне не поверил, а этим сраным боевикам поверили с ходу. Конечно, можно было попытаться вытащить Малофеева, но тогда бы я здесь не сидел. Это сейчас, в спокойной обстановке, можно рассуждать – атаковать, пробиться в подсобки, замочить всех там боевиков, очистить цех и вынести тела Малофеева и Шароборина. Но в тот момент, зная что в подсобке боевик сидит и только ждёт когда ты туда заскочишь, чтобы всадить тебе пулю в лобешник, а второй душара лупит со второго этажа с семи метров и не даёт подойти к телу генерала: вот в этот момент у меня было только одно решение – ломануться к телу генерала, чтобы его вытащить и там же лечь рядом с генералом. Да, для меня, наверно, лучше всего сейчас лежать убитым рядом с генералом и Шаробориным – тогда бы веры мне было бы гораздо больше….
– Ты, Боря, брось эти мысли. Тебе самое главное полк верит, а то что они там обсуждают – "верить тебе или не верить" они тоже имеют моральное право. Им тоже сейчас надо перед Москвой ответ держать – это может быть ещё хуже, чем тебе. А то что эта ложь ведь вскроется очень быстро – дня через три-четыре и тебе эти дни придётся пережить с этим грузом. Понимаю – тяжело, но терпи, терпи из всех сил….
На ЦБУ я вернулся придавленный тяжестью неприятных известий. В палатке кроме дежурной смены телефонистов, истопника и оперативного дежурного никого не было, но когда я сел за свой стол то почти физически ощутил на себе любопытные взгляды солдат и дежурного.
– Знают, все знают. Обсуждают…, – мне стало "тошно", – Блин, лучше бы я там погиб….
Мои тяжёлые размышления прервал телефонный звонок из второго дивизиона – звонил Чикин.
– Борис Геннадьевич, я оставил с командиром батальона ВВ командира батареи, а сам вернулся на огневые позиции – что-то я себя плохо чувствую. Печень болит.
– Ладно, Александр Владимирович, лечись, но только не водкой…, – слушать протестующие возражения Чикина я не стал и положил трубку на телефон.
В кунге я честно рассказал своим подчинённым о неприятных известиях, а в конце повернулся к старшему помощнику: – Так что, Геннадий Николаевич, будь в готовности принять у меня артиллерию. Я вполне могу попасть "под раздачу".
Ржанов нахмурился, потом громко хлопнул себя по коленям и в волнении встал с кровати, но увидев что в кунге не пройтись, снова опустился на кровать: – Я так и знал, что какая-нибудь "подляна" вылезет. Я ведь, когда отправляли сюда, говорил: что не справлюсь с этой должностью. Ведь я столько лет просидел на отделе хранения в Просвете и хоть моя должность и приравнивается к должности командира дивизиона, но ведь она всё равно отличается даже от командира кадрированного дивизиона…
Ржанов вновь вскочил и насколько было возможно взволновано прошёлся в кунге вдоль кровати, а потом присел на табуретку рядом со мной.
– Я, говорю – не готов я. А мне: да ты что? Там полк обстрелянный… Начальник артиллерии опытный…, оботрёшься около него. Да что там должность старпома – будешь делать то что тебе начальник артиллерии прикажет и всё. – Геннадий Николаевич произнёс наверняка всё это голосом того кто с ним беседовал и несмотря на своё довольно тягостное настроение я рассмеялся, что подвигнуло Ржанова на большее откровение.
– Смешно вам, Борис Геннадьевич, а когда прошло сообщение по радиостанции, что пропали без вести "Лесник 53 и Паук" то стало понятно, что мне сейчас вот так на ходу придётся дела и должность принимать. Какие-то решения принимать, кому-то приказы отдавать. У меня чуть "крышак" не поехал. А кто я такой? Да никто. Салабон необстрелянный. Я ведь всё про артиллерию забыл. И сейчас я не готов. Морально не готов. Понимаете?
– Да всё я понимаю. Это я так тебе сказал, чтобы ты подготовился. Может быть, всё ещё обойдётся.
19 января я с КНП произвёл замену группы Кравченко на группу Гутника и пока они не пришли на КНП, сидел на связи в готовности оказать любую помощь огнём. Надо сказать, что за эти два дня ВВэшники так и не смогли выполнить задачу даже первого дня. Первый штурмовой отряд приняв влево, не стал штурмовать завод где погибли Малофеев и Шароборин, и захватил пятиэтажки. Но к перекрёстку улиц Алтайской и Старопромысловского шоссе так выйти и не смогли. 21ая бригада внутренних войск Фоменко спустилась с высоты и лишь зацепилась за первую линию пятиэтажек и всё. Причём, там получился винегрет: половина здания наша, другая – духовская. Или мелкие группы боевиков, без особых трудностей передвигались внутри микрорайона. Здесь обстановка была более тяжёлая чем в первом штурмовом отряде. Поэтому чтобы поддерживать ВВэшников с позиций прямой наводкой по микрорайону постоянно работали танки и самоходки, не давая покоя духам и возможности им контратаковать ВВэшников. Стадион тоже ВВэшники не смогли взять. Наша разведрота 18го сумела с боем проникнуть под трибуны стадиона и зацепиться там, но ВВэшники не оказали им своевременной помощи и наши вынуждены были отойти на исходные позиции…
– Боря, – рядом со мной на бруствер облокотился начальник разведки группировки Игорь Калугин, – слушай, тут у меня информация прошла, что духи на перекрёстке Алтайской и Старопромысловского шоссе держат прицеп с несколькими тоннами тола и как только наши выйдут на перекресток то они взорвут его. Могут быть серьёзные потери с нашей стороны. Давай, нанесём несколько огневых налётов туда. Может с детонирует? А?
Мы минут пять рассматривали перекрёсток, гадая где можно разместить прицеп со взрывчаткой, чтобы нанести как можно больший урон нашим подразделениям. Прикинули несколько мест и нанесли мощные огневые налёты, ожидая ответного взрыва, но ничего там не с детонировало.
24 января Утром меня разбудил лейтенант Шумков: – Товарищ подполковник, во втором
дивизионе ЧП. Вчера вечером у них в одной из самоходок замкнуло электропроводку и самоходка загорелась. Правда, огневики сработали оперативно и сумели быстро потушить машину и за ночь восстановить её. А в 4 часа ночи уже в другой самоходке не потушенный окурок бросили на пучки пороха. Самоходка мгновенно вспыхнула. Бойцы быстро покинули машину, а механик-водитель отогнал её на сто метров вперёд позиций и сам благополучно выскочил из неё. Потушить её не получилось и через полчаса самоходка взорвалась.
Я посидел несколько секунд на кровати, осмысливая сообщение и потянулся к телефону.
– Борис Геннадьевич, – послышался истерично-плачущий голос Пиратова в трубке, – у меня ЧП. Не успел я толком покомандовать дивизионом и у меня такое ЧП. Что делать не приложу ума? Товарищ подполковник, я не виноват – это всё эти балбесы – солдаты…., – и так далее и тому подобное. Я молча выслушал эту белиберду и дождался когда он замолчит.
– Пиратов, ты чего убиваешься? Никто не погиб – и это самое важное. Эту железяку спишем, а ты проведи расследование: накажи кто виновен и поощри кто проявил себя в этих событиях…
Я положил трубку на телефонный аппарат и стал медленно одеваться, оттягивая неприятный момент, когда мне придётся докладывать о ЧП в штаб группировки и в округ Гвоздеву. Вот уж они поизгаляются надо мной. Когда я докладывал в штаб группировки своим артиллеристам о потерях в личном составе, даже о травмированных – то мои доклады вызывали бурю эмоций на противоположном конце провода. Так что эти доклады доставляли мне много неприятных минут и всегда оставляли осадок.
В очередной раз вздохнув, я поднял телефонную трубку и попросил дежурного телефониста связать со штабом группировки и был немало удивлён тем, что в штабе артиллерии достаточно равнодушно восприняли моё сообщение о взрыве самоходки: – …Ну, если никто не погиб то ерунда. Ты лучше, Копытов…., – дальше пошла постановка задачи на день.
В штабе артиллерии округа трубку поднял Гвоздев, которого тоже не заинтересовало сообщение о самоходке: – Копытов, ты мне лучше скажи где Семёнов? Месяц назад вы его отправили сюда и никак не могу его отловить для разборок.
Когда мы прибыли на КНП, день разгулялся и солнце заливало своими щедрыми лучами все окрестности. Даже чёрные дымы от горящих домов в Грозном, на этом фоне гляделись совершенно безобидно. Из окопа навстречу к нам выскочил начальник разведки группировки Игорь Калугин и сразу же пристал к подполковнику Тимохину с требованием представить меня к медали "За отвагу" за вчерашнюю стрельбу.