– Товарищ генерал-майор, почему вы ругаете меня при подчинённом? Пусть он выйдет отсюда и мы разберёмся, что дальше делать.
Гвоздев раздражённо махнул рукой: – Сядьте, товарищ полковник, ваш подчинённый и так знает, что вы – дурак. – Алабин в возмущении всплеснул руками, опустился обратно за стол, молча и обиженно стал перебирать какие-то бумаги на столе.
Всё, больше я терпеть всё это не собирался. Решительно встал и начал складывать карту: – Товарищ генерал-майор, я больше к вам не хочу ходить: и на ваши совещания, и на занятия я больше не ходок. Даже если будете приказывать мне прийти – я не приду. – Гвоздев и Алабин в изумлении воззрились на меня, а я уже остановиться не мог, – мне надоело, на всех ваших совещаниях и занятиях слушать и видеть, как вы оскорбляете и унижаете офицеров, которых не только я уважаю, но и многие другие офицеры. Вы и сейчас, при мне ругаете моего начальника, к которому я тоже отношусь с большим личным уважением. Мне это надоело. Пусть это будет моим протестом, но я ухожу. И теперь я буду руководить артиллерией, а не вы. – Я собрал со стола документы, надел головной убор и несмотря на протесты и угрожающие крики Гвоздева вышел из кабинета. Сразу же отправился на командный пункт полка, где через десять минут должно начаться полковое совещание. Только я расположился на своём месте, как ко мне сразу же подошли командиры дивизионов и командир противотанковой батареи.
– Борис Геннадьевич, решили с генералом насчёт завтра: выезжаем или не выезжаем?
Я поёрзал на стуле: – У меня с Гвоздевым произошёл серьёзный конфликт, из-за этого я не смог решить этот вопрос. Но всё равно – завтра на полигон не выходим. Пока я начальник артиллерии – этой мой приказ. Если вас спросят, почему не вышли – ссылайтесь на мой приказ. Мне, как начальнику артиллерии полка, виднее, – я ткнул пальцем вверх, – чем им, там наверху, что для нас важнее. Завтра занимаемся подготовкой техники, дополучением боеприпасов и имущества. Вы меня поняли?
Семёнов задумчиво посмотрел на меня: – Гвоздев вам, Борис Геннадьевич, этого не простит.
– Ничего страшного, если что: примешь тогда у меня артиллерию и будешь танцевать под его дудку. Всё, вопрос закрыт.
Совещание шло уже тридцать минут, но я никак не мог сосредоточиться на нём. В голове крутилось около десятка вариантов последствий моего демарша и не выполнения приказа о выходе на занятия. Перед совещанием я по телефону связался с Чистяковым и послал его вместо себя на совещание к Гвоздеву. А несколько минут назад, Чистяков тихо зашёл на полковое совещание и пробрался ко мне. Шёпотом сообщил, что генерал выгнал его с совещания и требует, чтобы я лично прибыл к нему. Также шёпотом я ответил старпому, что к Гвоздеву больше не пойду, и что я отменил выход на полигон. Чистяков на несколько минут задумался, а потом горячо зашептал мне на ухо: – Товарищ подполковник, отмените свой приказ, иначе округ снимет вас с должности. Я тут немного пообщался с офицерами: нам лучше с вами в Чечню идти, чем под командой Семёнова.
– Алексей Юрьевич, я в таких принципиальных вопросах своих решений не меняю, – последние слова я, забывшись, произнёс громко, на всё совещание. Многие офицеры удивлённо вскинули головы и повернулись ко мне, а командир полка постучал карандашом по столу. – Товарищ подполковник, потом свои проблемы будете решать.
Я собрался с духом, сосредоточился на совещании и постепенно забыл о происшедшем. Прошла почти неделя, но так и не стало ясно, с какой целью мы выдвигаемся на Северный Кавказ. То ли санитарный кордон по границе будем ставить и душить их экономически, то ли ещё как-то по-другому. Но о входе в Чечню разговоров, даже на государственном уровне, не было. Была точно известно только дата погрузки – 19 сентября, и станция разгрузки – город Прохладный. А это Кабардино-Балкария, где до Чечни ещё нужно идти через Ингушетию. Вопросов было много и ответы мы сможем получить только в Прохладном. Андрей Аристов ходит радостный: у него в Прохладном родители живут. Вот, говорит, к родителям заеду, а то два года у них не был. Коньячка прохладненского попьём….