— А теперь, — сказал Керлин, — будем крутить ротор, приведем бобину во вращение и посмотрим.
Ротор закрутился, бобина длиной с руку Гайяла принялась наматывать призрачную нить, сперва нежно-переливчатую, потом перламутровую, потом молочно-желтоватую. Ротор вращался, делая миллион оборотов в минуту, и нить, незримо и незаметно вытягиваемая из Бликдака, все плотнее наматывалась на бобину.
Керлин замедлил вращение ротора, Гайял проворно заменил бобину новой, и разматывание Бликдака продолжилось.
Три бобины… четыре… пять… и Гайял, издали наблюдая за Бликдаком, заметил, что исполинское лицо расслаблено, губы ходят ходуном и причмокивают, издавая то самое пощелкивание, которое заронило в них первое опасение.
Восемь бобин: Бликдак открыл глаза, обвел зал изумленным взглядом.
Двенадцать бобин: на обрюзгшей щеке появилось бледное пятно, Бликдака охватила тревожная дрожь.
Двадцать бобин: пятно расползлось по всему лику Бликдака, по покатому лбу, губы обвисли, он принялся шипеть и булькать.
Тридцать бобин: голова Бликдака стала вытертой и прогнившей; сизый блеск сменился малиновой краснотой, глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла, язык безвольно вывалился.
Пятьдесят бобин: Бликдак начал сдуваться, макушка просела до обметанных лихорадкой губ; глаза блестели, точно тлеющие угли.
Шестьдесят бобин: Бликдака не стало.
А после того как прекратил существовать Бликдак, сгинул и Джелдред, царство демонов, созданное как приют зла. Брешь в стене обнажила бесплодную скалу, цельную и твердую.
А в Механизмусе аккуратной стопочкой остались лежать шестьдесят блестящих бобин — зло сияло и переливалось.
Керлин привалился к стене.
— Я угасаю, мой час пробил. Я хранил музей верой и правдой, вместе с вами мы отстояли его от Бликдака… Внемлите же мне. Передаю музей в ваши руки, отныне на вас ложится обязанность оберегать и сохранять его.
— Но зачем? — спросила Ширл. — Земля угасает, почти как вы… К чему теперь мудрость?
— Теперь она нужна больше, чем когда бы то ни было, — с трудом выговорил Керлин. — Слушайте — звезды горят ярко, звезды прекрасны; в хранилищах сокрыта благословенная магия, способная переместить вас в более юные края. А теперь — я ухожу. Я умираю.
— Подождите! — закричал Гайял. — Подождите, заклинаю!
— Зачем ждать? — прошептал Керлин. — Передо мной простирается путь к покою, а ты зовешь меня обратно?
Как получить доступ к знанию?
— Ключ к каталогу в моих комнатах, к каталогу всей моей жизни…
С этими словами Керлин умер.
Гайял с Ширл выбрались наверх и остановились перед входом в портал на выложенном щербатыми плитами дворе. Стояла ночь, под ногами слабым светом сиял мрамор, на фоне ночного неба темнели разрушенные колонны. За деревьями, на той стороне равнины теплым желтым светом горели огни Сапонса, в небе мерцали звезды.
— Там твой дом, Сапонс, — сказал Гайял Ширл. — Тебе не хочется туда вернуться?
Девушка покачала головой.
— Вместе с тобой мы заглянули в глаза мудрости. Мы видели древний Торсингол, его предшественницу, Шеритскую империю, Голуанскую Андру, которая была до нее, и Сорок Кад перед той. Мы видели воинственных зеленых человечков, сведущих фарьялов и кламов, которые покинули Землю ради звезд по примеру мерионетов, избравших тот же путь, и серых кудесников, что были перед ними. Мы видели, как наступали и отступали океаны, как появлялись и исчезали горы, мы смотрели на солнце, когда оно было молодым и ярким… Нет, Гайял, в Сапонсе мне нет больше места.
Гайял, облокотившись на выщербленную от времени колонну, обратил лицо к звездам.
— Знание принадлежит нам, Ширл, — все знание, какое только есть на Земле, к нашим услугам. И что нам с ним делать?
Как по команде они вскинули глаза на белые пылинки звезд.
— Что нам с ним делать?