В самом дѣлѣ, давящее нас эксплуататорское общество слишком хорошо организовано для того, чтобы вся его дѣятельность измѣнилась от маленькаго преобразованія в его механизмѣ, от маленькаго улучшенія в его пріемах. Мы уже видѣли, что всякое улучшеніе, всякое новое усовершенствованіе тотчас же обращается во вред трудящемуся классу и становится новым орудіем эксплуатаціи в руках тѣх, кто захватил в свои руки все общественное богатство. Если вы хотите, чтобы прогресс был полезным для всѣх, если вы хотите дѣйствительнаго освобожденія рабочаго, вы должны начать с уничтоженія причины того зла, с которым вы боретесь.
Бѣдствія рабочих происходят от того, что они вынуждены производить на цѣлую армію паразитов, сумѣвших захватить в свою пользу львиную долю продуктов. Если вы относитесь к дѣлу искренно, не теряйте же времени на согласованіе непримиримых интересов, не старайтесь об улучшеніи положенія, которое ничего хорошаго дать не может; уничтожьте лучше общественный паразитизм. А так как этого нельзя ожидать от людей, которые сами — ничто иное, как паразиты, и, вмѣстѣ с тѣм, это не может быть дѣлом никакого закона, то мы и говорим, что систему эксплуатаціи нельзя улучшить, а можно только уничтожить.
Кромѣ этих двух реформ, существует еще одна, которой нѣкоторые, даже просвѣщенные умы, придают извѣстное значеніе: это — увеличеніе налога на наслѣдство по косвенной линіи.
Послѣдствія этого были бы совершенно тѣ же, как при введеніи подоходнаго налога. Кромѣ того, мѣра эта могла бы быть примѣнена только к поземельной собственности, во всем же остальном ее совершенно парализовало бы развитіе анонимных и акціонерных обществ — развитіе, которое тогда, несомнѣнно, пошло бы еще быстрѣе. Вмѣсто того, чтобы быть собственниками своих имѣній, усадеб, домов и лѣсов для охоты, богачи стали бы их нанимать, а отдача в наем организовывалась бы новыми анонимными обществами, на зло всѣм государственным мѣропріятіям.
Государство смогло бы контролировать таким образом лишь незначительное число наслѣдств, и закон сдѣлался бы совершенно безполезным. Кромѣ того, благодаря массѣ всевозможных предварительных соглашеній между тѣми, кто оставляет наслѣдство, и тѣми, в чью пользу он хочет им распорядиться, послѣдніе всегда будут имѣть возможность получить наслѣдство и помимо прямого права наслѣдованія.
Чтобы помѣшать этому, пришлось бы создать сотни законов, которые стали бы вмѣшиваться во всѣ человѣческіе поступки и отношенія и мѣшать людям распоряжаться своим имуществом; но даже и при такой инквизиторской системѣ нельзя было бы быть увѣренным в том, что цѣль будет достигнута. Чтобы заставить общество примириться с такого рода мѣрами, пришлось бы прибѣгнуть к революціи или к государственному перевороту: А раз уже будет революція, то не лучше ли сдѣлать ее ради дѣйствительнаго шага вперед, чѣм ради введенія стѣснительных мѣр?
Но даже если мы допустим, что эти мѣры окажут извѣстное вліяніе на распредѣленіе собственности, то в чем же измѣнится положеніе рабочаго? Собственность еще раз перейдет из однѣх рук в другія, но она опять-таки не попадет в распоряженіе рабочих. Собственником сдѣлается государство и оно же будет заниматься эксплуатаціей, а мы уже видѣли выше (когда говорили о государственной власти), что ничего полезнаго для себя рабочій от него ожидать не может. Пока деньги будут лежать в основѣ всего общественнаго устройства, до тѣх пор им будут управлять люди, их имѣющіе. Будет ли государство само непосредственно эксплуатировать тѣ имущества, которыя окажутся у него в руках, или оно отдаст их в аренду частным лицам, — операція эта все равно будет происходить в пользу тѣх, кто уже владѣет собственностью. Допустим даже, что ею воспользуется какой-нибудь вновь образовавшійся класс: это опять-таки будет в ущерб всѣм остальным.
Но чтобы допустить возможность осуществленія этой реформы, мы должны были прежде всего сдѣлать другое предложеніе, а именно, что буржуазія, возведшая в догмат неприкосновенность частной собственности и построившая на ея законности и на необходимости ея защиты все свое законодательство, — что эта самая буржуазія позволит нарушить порядок, который она сама считает незыблемым. Может ли кто-нибудь сказать, сколько времени понадобится на то, чтобы убѣдить буржуазію согласиться на мѣры, которыя она будет считать посягательством на ея «права»? А сколько еще времени уйдет, уже послѣ осуществленія этой реформы, на то, чтобы увидать, что она не внесла ровно никаких измѣненій? И не будет ли при этом потеряно столько же времени, сколько, говорят, нужно для осуществленія наших «утопій»?