И вот я спросил у нее:
— А может быть, в день операции мне поехать с тобой в больницу? Если хочешь, я так и сделаю. Нет, я сделаю это в любом случае. Я настаиваю. У тебя ведь, кроме меня, никого нет.
— Это чрезвычайно великодушное предложение, — ответила Консуэла, — но я, право же, сама не знаю. И мне, пожалуй, не хочется видеться с тобой сразу же после того, как меня прооперируют.
Уехала она от меня примерно в половине второго, а приехала в начале девятого. Она даже не поинтересовалась тем, как я собираюсь распорядиться фотографиями, для которых она позировала. Прислать ей снимки она меня, во всяком случае, не попросила. Да я еще и не проявил пленку. Хотя мне страшно интересно на нее посмотреть. Я проявлю, увеличу и отпечатаю снимки. И, разумеется, пришлю ей полный набор. Но сначала нужно найти надежного человека для этой работы. Потому что фотограф я страстный, а ни проявлять, ни печатать так и не сподобился научиться. А зря. Такое умение мне сейчас пригодилось бы.
Теперь ее могут отправить на операцию буквально в любую минуту. Я жду от нее известий круглыми сутками изо дня в день. Но с тех пор как она приехала ко мне три недели назад, Консуэла не дает о себе знать. Интересно, даст ли? А вы как думаете? Мне она наказала не искать с ней встреч самому. Больше ей от меня ровным счетом ничего не нужно — именно это она сказала мне на прощание. А я не отхожу от телефона из страха невзначай пропустить заветный звонок.
После ее визита я сам принялся названивать знакомым, прежде всего врачам, с целью разузнать побольше о раке молочной железы и методах его лечения. Потому что по невежеству своему всегда представлял дело так: сначала маммотомия, а уж потом химиотерапия. И, даже когда Консуэла еще оставалась у меня, я лихорадочно размышлял, пытаясь обмозговать эту нестыковку. Сейчас мне уже известно, что химиотерапия перед операцией — вещь довольно распространенная в практике врачей, которым нравится полагать, будто они находятся на переднем крае науки, но это, разумеется, не отменяет вопроса, а правильно ли было подобное назначение в случае с Консуэлой. И что она имела в виду, говоря о шестидесяти процентах шансов на выживание? Почему только шестьдесят? Сказали ей об этом врачи, или она это где-то вычитала, а может, поддавшись панике, просто навоображала… Или доктора так блефуют из тщеславия? А может быть, это всего лишь шоковая реакция, причем достаточно типичная, — беспрестанно думать, будто в ее истории что-то осталось недосказанным, будто Консуэла что-то от меня утаила или что-то утаили от нее самой… Так или иначе, моя история на этом заканчивается, но пока мне больше ничего не известно.
Она уехала от меня примерно в половине второго — как раз когда Новый год приходит в Чикаго. Мы с нею попили чаю. Выпили по бокалу вина. По ее просьбе я включил телевизор, и мы посмотрели в записи новогоднее беснование сначала в Австралии, а потом в Азии и в Европе. Консуэла была настроена чуточку сентиментально, самую малость. Рассказывала мне разные истории. Из своего детства. О том, как отец очень рано начал брать ее с собой в оперу, буквально малюткой. О флористе из цветочного магазина.
— В прошлую субботу мы с мамой покупали цветы на Мэдисон-авеню, а флорист возьми да скажи: «Какая на вас миленькая шапочка!» А я ему говорю: «Это, знаете ли, не совсем шапочка», и он тут же все понял, смутился, покраснел, пробормотал какие-то извинения и подарил дюжину роз вдобавок к нашей покупке. Так что, сам видишь, столкнувшись с чужим несчастьем, люди приходят в замешательство. Они просто не знают, как им себя вести. Никто не знает ни что сказать, ни что сделать. Вот поэтому я тебе особенно признательна.
Как я все это воспринял? Величайшую муку мне тогда доставляла мысленная картина: Консуэла у себя дома, в постели, одна, трясется от ужаса. Панически боится умереть. И что нам с ней теперь предстоит? Как вам кажется? Не думаю, что она попросит меня проводить ее в больницу. Она была польщена тем, что я это предложил, но, когда настанет пора, она, конечно же, поедет в больницу с матерью. Понятно, что новогодней ночью она просто-напросто психанула, потому что на душе у нее было слишком тяжело и на вечеринку, куда ее пригласили, она ехать не хотела, чтобы не портить другим настроения, но и сидеть дома в одиночестве не хотела тоже. Не думаю, что, психанув в следующий раз, она мне позвонит. Выслушать мое предложение ей было приятно, а вот воспользоваться им она, наверное, не захочет.