Сунув сжатые кулаки в карманы, Шерлок возбужденно вышагивал по палате взад-вперед, его голос звучал в стиле разговора, но достаточно резко, как будто в нетерпеливом ожидании ответа неподвижной фигуры на больничной кровати.
— Он несомненно говорил о том, что ты много раз очень вовремя появлялся в нужное время и в нужном месте. И наверняка вспоминал свои унылые перспективы в деле о стрельбе в универмаге. Где, если ты помнишь, сначала он нас только тормозил, а потом чуть не подставил под пулю голову. Он когда-нибудь тебе рассказывал, как его грело, что последней картинкой в его жизни будут красные женские панталончики? Как подросток, честное слово. Но ты бы все равно посмеялся. Между нами говоря, он тебя здорово недооценивает — и тот день тому главный пример. День, когда Грег Лестрейд познакомился с другой стороной доктора Джона Ватсона.
Новый вздох.
— Они все прямо-таки слабоумные… Джон, ты вообще меня слушаешь? С твоей стороны, очень невоспитанно так меня игнорировать, когда я искренне признаю твою доблесть. Все это уже становится немного абсурдно. Вся эта кома… Правительственная дрессированная мартышка, которая именует себя доктором Грином… его действительно так зовут¹? Проучившись стипендиатом и, без сомнения, сколько-то послужив в армии, он даже близко не сравнится с тобой, как профессионал. По отсутствию у него на руках ожогов и шрамов могу заключить, что он никогда на передовой не бывал. И, судя по его манере пить кофе, ближе всего к войне у него была работа в военном госпитале в Германии, которая длилась ровно столько, чтобы успеть примелькаться и обрести связи для получения более оплачиваемой работы. Такой, чтобы лечить политиков и высокопоставленных госчиновников.
Шерлок глубоко вздохнул и крепко стиснул веки.
— Как я уже сказал, по его мнению, ты уже должен был прийти в себя. Ну, может, не совсем, но сознание уже должно было начать проясняться хоть ненадолго, как-то так. А ты вместо этого лежишь тут как эгоист, игнорируя тех, кто хочет твоего пробуждения. И можно не сомневаться, что уже Майкрофт подсунул в твою больничную рубашку какое-нибудь подслушивающее устройство. Его меры предосторожности активны как никогда.
Консультирующий детектив нетерпеливо склонился над своим другом, пристально изучая его лицо. Без привычных морщин тот выглядел спокойнее и моложе — в каких бы снах или мирах он сейчас ни витал. Шерлок невольно задумался, что же такое ему может сниться, ведь сейчас нет ничего важнее, чем проснуться и услышать о том, как гениален Шерлок.
Детектив подавил порыв оттянуть тонкие веки друга и проверить, нельзя ли таким образом его разбудить. Раньше это срабатывало; когда у Шерлока появлялась идея и требовалась дополнительная пара рук, Джон всегда становился его единственным логичным выбором. И если тот продолжал упорно игнорировать совершенно разумные просьбы, иногда помогало щелкнуть его по веку. Шерлок потряс головой, чувствуя себя дураком, потерянным идиотом. Раздраженно фыркнув, он резко развернулся и зашагал к двери, но пройдя всего несколько шагов, внезапно остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие. Он сжал челюсти и решительно нахмурился.
— О, и еще одно, — прорычал он, возвращаясь к постели Джона. — Нам с тобой надо поболтать о Майкрофте. Тебе не позволяется с ним дружить, Джон. Он не знает, как обращаться с друзьями, и в любом случае, мы оба знаем, что “британское правительство” друзей не заводит — только марионеток, которыми можно управлять и держать полностью под своим контролем. Кроме того, ты лучше меня, как человек, а значит, намного превосходишь Майкрофта. Не продавай свою душу дьяволу, Джон. Тебе ведь очень повезло: у тебя есть я. И, разумеется, я тактично до него все это донесу.
Шерлок глубоко вздохнул и сжал поручень больничной кровати.
— Я… Джон, послушай, мне очень жаль. Это моя вина. Я должен был взять то дело, как ты просил. Я просто отвлекся из-за нехватки стимулов. Без стимулов мне нечем дышать. Я много раз тебе это объяснял. Даже когда ты уезжал в Дублин или спал на больничной койке. Это моя вина, я понимаю это, понимаю… и это не дает мне покоя, но я все исправлю, Джон. А ты очнешься и отправишь Майкрофта восвояси — когда он несомненно явится тебе докучать. Серьезно, Джон, меня не было всего три года. И ты, видимо, решил как следует себя наказать, подружившись за это время с Майкрофтом. Или это был твой способ отомстить мне? А может, и то, и другое одновременно. Зачем бы еще тебе продолжать с ним знакомство и откуда ты, черт возьми, знаешь, что он любит Шекспира?
“Идиот. Майкрофт — твой брат”, — вот что захотелось сказать Джону, когда он услышал ровный голос Шерлока. Какого черта сосед-полуночник решил разбудить его в такую безбожную рань? Наверняка опять нужна помощь с каким-нибудь жутковатым экспериментом, где не обойтись без огнетушителя. Джон со стоном попытался открыть глаза… почему веки тяжелые… а грудь сдавливает так, что он вот-вот задохнется.
Шерлок подумал, что ему померещилось, что ему показалось, будто веки Джона затрепетали, а хриплый голос едва слышно произнес “Идиот. Майкротбат”. Что бы это ни значило. Нет, это определенно не было игрой воображения, Шерлок ясно расслышал слово “идиот”. Друг попытался поднять руку к лицу, его глаза были открыты и пытались сфокусироваться на окружающей обстановке. Что ж, Джон несомненно прав, Майкрофт — идиот. Что хорошо доказывало: разум Джона во время комы не пострадал.
У Джона зудело лицо, и он поднял руку, чтобы почесать раздраженное место под носом. Черт, рука такая тяжелая, забавно, он что, ее отлежал? Пальцы коснулись какого-то предмета, трубка, доктор в нем сразу это определил, но он все равно был озадачен. Джон моргнул и попытался разогнать сонную дымку, но глаза отказывались фокусироваться. Его разум медленно провел краткую инвентаризацию: сухость во рту, глаза чувствительны к свету… гадость, он поморщился. Головная боль, отлично, он, должно быть перебрал в пабе, это объясняет, почему память в таком тумане. Нет, нет, не верно. Маленькая трубка под носом снабжала его дополнительным кислородом, эту холодную терпкость трудно не узнать, хотя она все равно лучше отвратного запаха хлорки, он, в конце концов, врач… И какого черта здесь такой яркий свет… Где-то поблизости раздавалось ровное попискивание монитора, и Джон медленно повернул голову, пытаясь сфокусировать взгляд на источнике звука.
— Джон? — произнес знакомый голос. Так, хорошо, это не сон. Шерлок здесь, и в его тоне сквозит облегчение.
— Замечательно, — собственный голос напомнил Джону скрежет наждачной бумаги. Он медленно переглотнул, но без толку, в горло как будто набили ватные шарики. Нет, не шарики, это побочный эффект кислорода, он всегда сушит нос и рот. — Замечательно, чем на этот раз ты меня отравил? — простонал он и сделал глубокий вдох. И это определенно было ошибкой: по телу прокатилась острая боль, и лежащая на груди непонятная тяжесть нисколько ее не облегчала, а скорее наоборот.
— Ш-лок… сними с меня эту штуку, я не могу дышать, — все так же хрипло.
— Джон, это повязка, она должна быть тугой, иначе рана может открыться. Тебя подстрелили.
— Подстрелили?
— Да, Джон, подстрелили. Надеюсь, мне не придется повторять еще раз.
— Извини, — опасаясь тошноты, которая все сильнее давала о себе знать, Джон медленно повернул голову. Потом слова Шерлока постепенно достигли его сознания, подстрелили. — Подстрелили?! — он попытался сесть.
— Нет-нет, доктор Ватсон, пожалуйста, не двигайтесь, — послышался голос, без сомнения, медсестры. Джон знал, как иногда разговаривают медсестры, а особенно с трудными пациентами, и этот снисходительный тон никогда не был у него в фаворе. Сфокусироваться на лице девушки не получалось, лампы светили настолько ярко, что его начало подташнивать, и да, грудь разрывала боль. Знакомая боль. Если тебя подстрелили, это на всю жизнь врезается в память. Дернувшись от острой, всепоглощающей боли, Джон судорожно втянул в себя воздух. Его снова уложили на постель, вызывая единственное желание: спихнуть то, что давило ему на грудь, а то дышать становилось все тяжелее и тяжелее.