Она начала тасовать карты. Боже, боже, боже, где ты? Ах, звонок! Я спасен звонком!
– Ты можешь остаться после урока? – спросила она.
В страхе я покачал головой.
– Мне нужно подготовиться к геометрии, мисс Мюллер.
Она не отступала.
– Тогда завтра. Мы проведем тест завтра.
Боже! Всю ночь он провел без сна, обливаясь потом и дрожа от страха, и забылся только около четырех часов утра. Он надеялся, что мать оставит его дома, но вот незадача: в половине восьмого он уже трясся в автобусе.
Может, мисс Мюллер забудет о тесте? Но она не забыла. Роковые карты лежали на столе. Спасения не было. Он оказался в центре внимания. Ладно, Дэвид, на этот раз будь умнее.
– Ты готов начать? – спросила она, берясь за первую карту. В ее голове он увидел знак плюс.
– Квадрат, – произнес он.
Он видел круг.
– Волны.
Он видел еще один круг.
– Плюс.
Он видел звезды.
– Круг.
Он видел квадрат.
– Квадрат, – сказал он. Это один.
Он продолжал тщательно считать. Четыре неправильных ответа, затем один правильный. Три неправильных, еще один правильный. Располагая их в фальшивом беспорядке, он позволил себе пять попаданий в первом тесте. Во втором – четыре. В третьем – шесть. В четвертом – четыре. Не слишком ли средне, подумал он? Может, дать ей опыт с результатом один? Но она уже потеряла интерес.
– Я все-таки не понимаю твой нулевой результат, Дэвид, – говорила она ему. – Но мне все же кажется, что у тебя нет способности экстрасенсорного восприятия.
Он старался выглядеть разочарованным. Даже словно извинялся. «Извини, училка, у меня нет ЭСВ». Мальчик смиренно направился к своему месту.
В одно сияющее мгновение откровения, мисс Мюллер, я мог бы разрешить вопрос всей вашей жизни. Тягу к невероятному, непредсказуемому, неизвестному, иррациональному. Чудесному. Но я не смог этого сделать. Я слишком дорожил своей шкурой, мисс Мюллер. Мне нужно было сохранить низкий уровень. Простите меня. Вместо того чтобы сказать вам правду, я сфальшивил, мисс Мюллер, и этим отослал вас к знакам зодиака, к людям из летающих тарелок, к тысячам сюрреальных вибраций, к миллионам апокалиптических звездных миров, хотя одного прикосновения моего разума к вашему могло быть достаточно, чтобы предотвратить ваше безумие. Одно мое прикосновение. Секунда. Миг.
21
Это дни страстей Дэвида, когда он корчился в муках на своей постели из гвоздей. Давайте побыстрее пройдем это. Тогда будет меньше страданий.
Вторник. День Выборов. Месяцами воздух наполнял шум предвыборной компании. Свободный мир выбирает нового лидера. Весь Бродвей запружен платформами с громкоговорителями и лозунгами. Наш следующий Президент!
Человек для всей Америки! Голосуйте! Голосуйте! Голосуйте! Голосуйте за X!
Голосуйте за Y! Пустые слова сливаются, расплываются и уплывают.
Республикрат. Демиканец. Буум. Зачем мне голосовать? Я не буду голосовать.
Я не голосую. Я не из их числа. Не из общей массы. Голосование для них.
Однажды, поздней осенью 1968-го, я стоял около Карнеги-холла, собираясь пойти в книжный магазин на другой стороне улицы, когда внезапно все движение на 57-й улице остановилось, а на тротуарах выросло вдруг, словно зубы дракона, несметное количество полицейских. На восток промчался кортеж мотоциклистов, и – ото! – в черном лимузине проехал сам Ричард М. Никсон, Президент Соединенных Штатов Америки, весело помахивая рукой собравшейся публике. Я подумал, вот наконец моя большая удача. Я загляну в его голову и приобщусь к великим Государственным тайнам, я пойму, что отличает наших лидеров от простых смертных. И я взглянул в его разум, а что я там обнаружил, я не скажу. Скажу только, что ничего такого особенного, что я ожидал. С тех пор я не желаю иметь дела ни с политикой, ни с политиками.
Сегодня я останусь дома. Пусть выберут Президента без моей помощи.
Среда. Я начеркал по нескольку строчек в наполовину законченной курсовой Йайа Лумумбы и других таких же работах. Перерыв. Звонит Юдифь.
– Вечеринка, – говорит она. – Ты приглашен. Там будут все.
– Вечеринка? Кто? Где? Зачем? Когда?
– В субботу вечером. Около Коламбии. Хозяин – Клод Германт. Ты его знаешь? Профессор французской литературы. – «Нет, его зовут не Германт. Я изменил имя, чтобы защитить виновного». – Один из этих новых профессоров.
Молодой, динамичный, красивый, друг Симона де Бовуара. Я приду с Карлом.
Там будет много народу. Он всегда приглашает самых интересных людей.
– Симон де Бовуар? Они там будут?
– Нет, глупыш, не они. Но ты не пожалеешь. Клод дает лучшие вечера.
Блестящие комбинации людей.
– Мне он кажется вампиром.
– Он дает так же, как и берет, Дэйв. Он особенно просил меня пригласить тебя.
– Откуда он вообще меня знает?
– Через меня, – ответила она. – Я рассказывала о тебе. Он смертельно хочет с тобой познакомиться.
– Я не люблю вечеринки.
– Дэйв…
Я слышу в ее голосе предупреждение. Я не расположен спорить прямо сейчас.
– Ладно, – говорю я вздыхая. – В субботу вечером. Дай мне адрес.
"Почему я так податлив? Зачем позволяю Юдифь манипулировать мной?
Может, я так строю свою любовь к ней через эти капитуляции?"
Четверг. Я делаю два параграфа для Йайа Лумумбы. Очень опасаюсь его реакции на то, что пишу для него. Он может этого просто не вынести. Если я когда-нибудь закончу. Я должен закончить. Я еще никогда не пропускал установленного срока. Не осмеливаюсь. После обеда. Я прогуливаюсь до книжного магазина на 230-й улице. Мне нужен свежий воздух и я, как обычно, хочу посмотреть, что появилось новенького со времени моего последнего посещения, три дня назад. Привычно покупаю несколько изданий – антология второстепенных поэтов-метафизиков, «Беги, кролик, беги» Апдайка и тяжелый труд по антропологии Леви-Штрауса, описывающий некое амазонское племя, который я никогда не собирался читать. За кассой появилась новенькая: девушка 19-20 лет, бледненькая блондинка в белой шелковой блузке, короткой клетчатой юбке и с безразличной улыбкой. Может и привлекательная на чей-то незанятой взгляд. Меня же она вовсе не заинтересовала, ни сексуально, никак, и хотя я представил, как заваливаю ее – ничто человеческое мне не чуждо, – то, что я вторгся в ее разум было лишь мимолетной прихотью. Не буду судить ее за поверхностность. Я вошел в нее легко и погружался все глубже, минуя тривиальные верхние слои, устремляясь к самому ее естеству.
О! Какая внезапная вспышка общности, душа к душе. Она пылает. Она излучает огонь. Она идет ко мне с живостью и полнотой, которая потрясает меня, подобное столь редко случается со мной. Исчезает тупой надоевший манекен.
Я вижу ее всю целиком, ее мечты, фантазии, желания, любовь, восторги (неудачное совокупление прошлой ночью и оставшееся после него чувство вины и стыда), всю кипящую, рвущуюся, мятежную человеческую душу. За последние полгода я только однажды испытал подобное потрясение – в тот ужасный день контакта с Йайа Лумумбой на ступеньках Нижней Библиотеки. И когда я вспоминаю тот горький опыт, во мне что-то переключается и происходит то же самое. Падает темный занавес. Я отключился. Я теряю контакт с ее сознанием. Тишина, эта ужасная ментальная тишина, обрушивается на меня. Я стою, окаменев, снова одинокий и напуганный, руки начинают дрожать, я роняю сдачу и она взволнованно спрашивает:
– Сэр? Да, сэр? – Ее нежный девичий голосок звучит, как флейта.
Пятница. Просыпаюсь с болью и жесткой лихорадкой. Несомненно психосоматическая атака. Рассерженный, ожесточенный разум безжалостно истязает беззащитное тело. За ознобом следует жар, затем снова озноб.
Безвольная упаковка. Я чувствую себя опустошенным. Голова набита соломой.
Увы! Работать я не могу. Нацарапав несколько псевдо-лумумбских строк, я отбрасываю листок прочь. Устал как собака. Ну что же, хороший повод отказаться от этой глупой вечеринки. Я читаю своих второстепенных метафизиков. Некоторые из них не такие уж незначительные. Трагерн, Крэшоу, Уильям Картрайт. Например, Трагерн: