Она снова посмотрела на него.
— Ты же знаешь, Джо, что это правдааааа.
— Насколько я могу видеть, по-видимому, это так, Бонни.
— Мне нужно, чтобы ты поддержал меня.
— Ты не хочешь ничего менять.
— Клянусь, Джо, я изменюсь.
И от этого, тоже знакомого обещания, боль все же пронзила его внутренности, и он почувствовал, как его тело напряглось, пытаясь заглушить эту боль.
Она обещала это столько раз, что это была уже, мать твою, просто смешно. Он готов был пойти на все, выводя ее с темной дорожки, но при первой же возможности она сворачивала на нее снова. В конце концов, у нее находилось больше причин, почему она это делала, чем сам Кэл, короче у нее были все причины мира, и она так и не поняла, что тогда она убивала его этим.
Он почувствовал, как Вайолет прижалась грудью к его спине, она перестала цепляться за пояс его джинсов, проведя руками по его груди, потом по бокам, сильнее ухватившись за него.
И от ее мягкого тела, прижатого к нему, ее тепла, внезапно Бонни исчезла, напряжение растаяло, мозг очистился.
Вай стояла так близко, что он чувствовал запах ее волос, аромат ее духов, чувствовал, как ее колени касаются его ног. Она сильно прижамалась к нему, такая мягкая и сильная, как будто хотела передать ему свою силу, чтобы он мог справиться с ситуацией.
Он никогда не испытывал ничего подобного, ни разу за всю свою жизнь, когда умерла его мама ему было восемь, его отец не обращал на него внимания, затем он встретил Бонни и взял на себя все ее дерьмо. Никто никогда не предлагал ему ничего подобного. И он не знал, что с этим делать. Пока Вайолет не предложила ему свою поддержку и силу, он совсем забыл, что то же самое получал от матери, но со временем забыл об этом.
— Джо, дарааагой…
И его имя, произнесенное Бонни, вернуло его назад в комнату.
Он прервал ее:
— Я знаю, что ты пьяна и, возможно, под кайфом, но у тебя в твоем извращенном, гребаном мозгу, надеюсь, остались еще нормальные клетки, ты должна их запустить, потому что то, что я собираюсь тебе сказать, должно до тебя наконец дойти. Не возвращайся сюда. Если ты вернешься, я вызову копов, а потом продам этот гребанный дом и исчезну.
— Джо…
— Я не существую для тебя. В твоем гребанном мире, я перестал существовать семнадцать лет назад.
— Мы созданы друг для друга, — заныла Бонни.
— В старших классах может мы так и говорили, а потом ты доказала мне, что это не так.
Она вздрогнула, Кэл проигнорировал, посмотрел на Вайолет, которая, почувствовав поворот его головы, оторвала взгляд от Бонни и встретилась с его глазами.
— Отпусти меня, детка, я должен вытащить ее на улицу.
Она кивнула, ее пальцы разжались, на секунду ее тело еще сильнее прижалась к нему, а затем отступило.
— Мы созданы друг для друга, — опять заныла Бонни, когда он подошел к ней, схватил за руку и потащил за собой к входной двери.
Открыв дверь, он обернулся и посмотрел на Вайолет.
— Я скоро вернусь, как только посажу ее в такси.
— Я буду здесь, — ответила Вайолет.
Он открыл дверь и вытащил Бонни на улицу. Затем потащил ее по дорожке к проезжей части.
Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз.
— Твоя машина будет здесь до полудня, я ее отбуксирую в город.
— Не смогу расплатиться, чтобы ее доставили.
— Это не моя проблема.
Она моргнула, потом снова, он увидел, что она то ли протрезвела, то ли, он не мог точно сказать, но что-то глубокое и уродливое показалось, принеся с собой мгновенную ясность в ее глазах, она прошептала:
— Ты ненавидишь меня.
— Да, — без колебаний ответил Кэл, зная, что она уже чувствует это в глубине души. — Я ненавидел тебя каждый гребаный день в течение семнадцати гребаных лет. И воспоминания о тебе, как кислота в моих гребаных венах.
Он видел, как изменилось выражение ее лица, как задрожали губы.
— Когда-то ты любил меня.
— Теперь нет.
— Джо... — начала она, но он не дал ей закончить.
— После всего, что я сделал для тебя, и всего того, что ты сотворила, чтобы испортить мне жизнь, ты можешь сделать только одно — избавить навеки меня от своего дерьма и больше не возвращаться. Ты не заставишь меня постоянно страдать. Ты не заставишь появляться этой убийственной кислоте в моих венах.
Она посмотрела на него, ее когда-то красивые голубые глаза прояснились, видно наступил момент просветления рассудка, кивнула и неловко высвободила руку из его хватки. Она отошла на шаг от него, глядя на улицу, прикусив губу, еле покачиваясь, как ветка ивы, подхваченная легким ветром.
Пять самых долгих гребаных минут в его гребаной жизни пролетели, прежде чем приехало такси. Он толкнул Бонни на заднее сиденье, захлопнул дверцу, вытащил бумажник, наклонился через пассажирское окно и протянул водителю пятьдесят долларов.