Уселись вдвоем на кухне, Оксана налила чай, замолчали. Соня тупо рассматривала чашки с золотыми петухами, сахарницу с отколотой ручкой, аккуратные Оксанины кастрюльки на плите, сохнущую на батарее тряпку и думала, что бы такое сделать, чтобы Оксана перестала цедить слова и строить ей козью морду? Сплясать, заорать, заплакать? Жалостно шмыгать носом и твердить как попугай «прости моего дурачка, прости, прости»? Соня спросила про Танечкины успехи в бальных танцах, и Оксана впервые оживилась, подробно рассказала про общее восхищение Танечкиной красотой, про тренера, про интриги. Затем так же подробно и страстно про Олежкину несправедливую тройку за диктант и неправильную отметку по пению.
– Я ходила в школу разбираться! – тоном боевого командира сказала Оксана. – Олежка поет как минимум на четверку!..
– Разбираться? К учительнице по пению? – удивилась Соня и пожалела учительницу: поет себе, бедная, и не знает, что Оксана способна сделать с обидчиками своих детей, – вцепиться и рвать, пока не разорвет на мелкие части.
Рядом с тонким нервным Левкой Оксана своим массивным спокойствием напоминала бегемота в зоопарке. Страсть разгоралась в ней, только когда что-то требовалось ее детям. Однажды, давным-давно, они с Соней повели детей на елку во Дворец пионеров. Детям выдали подарки – кому синего медведя, кому красного. Танечке и Антошке достались синие. Возмущенная Оксана рысью понеслась к директору Дворца – требовать, чтобы синего медведя поменяли на красного, потому что Танечка хотела красного. Оксана была убеждена, что красный медведь для Танечки стоил любого скандала, – вот такая она была зверская мать.
Впрочем, и Оксана, и Левка, оба были РОДИТЕЛИ. Оксана хорошая зверская мать, Левка хороший сумасшедший отец. Пеленки, врачи, отметки – Оксана исступленно вцеплялась в каждую подробность детской жизни, Левка внимательно слушал, вникал, разбирался, подвозил, забирал, встречал… Танечку три раза в неделю на бальные танцы через весь город, Олежку на фигурное катание…
Лучше бы ему любить своих детей как все отцы, вприглядку, – на ночь приласкивать, целовать, прижимать и отпускать до следующего вечернего целования. Так думала Соня, потихоньку, про себя. Это Оксана его заставляла ТАК любить, так участвовать, словно они вчетвером – маленький десант, высадившийся во враждебном мире, и стоят, лязгая зубами, в глухой обороне против ВСЕГО.
Посмотрели телевизор, еще раз попили чаю, Оксана сверила с детьми план на завтра – тренировка, проверка уроков, обед, просмотр сериала.
– А мы рано спать ложимся… – зевнула она, положив ногу на ногу.
Левка утверждал, что при взгляде на Оксанины коленки мужики ойкают и резко тянут вниз пиджаки, хотя сам он как человек интеллигентный полюбил Оксану не за коленки, а за ее прекрасную душу. Неправда, вранье – он полюбил Оксану за коленки! Что же еще могло заставить Левку примириться с
Оксаниной семьей, играть с ними вечерами в карты, пить пиво, если не ее безоговорочная как дважды два красота?..
– Тебе от нас ехать далеко, – намекнула Оксана и, не скрывая недоброжелательности, спросила: – Ты же у Игоря остановилась?
Левка с Игорем из-за Оксаны впервые в жизни поссорились.
– Зачем жениться, дарагой, неужели она тэбе так не дает? – кривляясь, спрашивал Игорь.
– Вы с Соней нормальная средняя советская интеллигенция, а у Оксаны в генах соединились пролетарии всех стран… – говорила Ариша. У нее была теория, что жениться надо в своем кругу, а то не успеешь оглянуться, как тебя уже без ложки едят.
КАК Левка дрожал от обиды, доказывал, что Оксана роскошная…
– Конечно, роскошная, кто бы спорил, роскошная самка… – сказал Игорь, – от нее животные флюиды исходят.
– Это в тебе говорят первобытные чувства – такая самка и не твоя, – гордясь, возразил Левка.
Оксана и всегда-то была недружественная, торчала в компании как большой палец. А с тех пор, как Танечка и Олежка родились, особенно стала равнодушной и даже недоброжелательной, – а за что ей любить других людей, они же не ее дети. А Игоря с Аришей за что любить или даже просто терпеть? Впрочем, Игорь с Аришей ее тоже не любили, – когда вспоминали о ее существовании.
Оксана настойчиво повторила:
– Мы рано спать ложимся.
– Да? А я не уйду, – ответила Соня и смахнула локтем сахарницу.
Соня покосилась на осколки сахарницы, и вдруг ей стало совсем легко. Ничего она здесь не склеит и не испортит, Левка уже сам себе все испортил.
– Оксана, ты такая напряженная, как будто это не я, а представитель вражеской стороны. Ты Левку выгнала, но меня-то тебе не за что выгонять. Дай мне лучше еще чаю.