Однако жизнь опять показала, что у нее в запасе всегда есть сюрпризы, способные расстроить планы и расчеты маленьких людей.
Как-то в субботу Нина и отец сидели в офисе вдвоем: отец у себя в кабинете, а Нина, с бумагами, за столом секретарши в приемной. Вдруг дверь распахнулась, и вошли трое. Один был среднего роста, худощавый, в хорошем пальто, двое других – шкафообразные громилы в кожаных куртках. Первый, скользнув по Нине глазами, что-то сказал громилам, и те остались в приемной, а сам он прошел к отцу.
Нина знала, что отец никого не ждал. Желая выяснить, в чем дело, она вскочила было, но один из громил поднял ладонь, похожую на совковую лопату: «Сиди». Нина осталась на месте. Она лихорадочно соображала: что это, ограбление? Эти двое – явно криминальные типы. Но никаких денег в офисе нет, что у них с отцом тут брать?
Нина немного успокоилась, когда из кабинета отца донеслись голоса – вроде бы, разговор был спокойный, на налет не похоже. Что ж, может быть, это какие-то странные клиенты, решила она. Хорошо бы они дали компании заказ, на котором можно быстро заработать, – тогда пусть будут хоть черти из преисподней. Она вернулась к своим бумагам, но не могла сосредоточиться, все время прислушивалась к голосам за дверью, стараясь уловить, о чем идет речь.
Один из гостей опустился в кресло рядом с Ниной. Кресло жалобно заскрипело. Громила осклабился Нине и произнес: «Гы-ы…» Нина ему явно приглянулась. Вместе с креслом он придвинулся к ней, намереваясь перейти к активным ухаживаниям. Однако другой – видимо, он был старшим, – бросил: «Завязывай, слышь». Романтически настроенный громила тут же поскучнел, отодвинулся, вынул из кармана куртки какой-то журнал с картинками и углубился в него.
Потом Нина заставила отца передать ей во всех подробностях разговор, который у него состоялся с нежданным визитером.
Пришедший был довольно молодой человек, одетый в дорогие, хотя и дурно подобранные вещи. У него на лице не было шрамов, на руках не были видно татуировок, и пахло от него не тюремной парашей, а французским одеколоном, но все-таки у того, кто оказывался с ним рядом, в голове сразу проносилась мысль о чем-то страшном, уголовном, и по спине проходил холодок.
Бандит занял стул рядом со столом отца и с минуту ничего не говорил. Он оглядел кабинет, потом достал портсигар, вынул коричневую папиросу с перекрученным концом, закурил. По кабинету поплыл дымок со странным запахом.
Наконец бандит посмотрел на отца. Глаза у него были скверные – больные, ненормальные, они как будто не могли ни на чем сфокусироваться, взгляд их все время прыгал. Однако при этом бандит прекрасно видел и замечал все, что ему было нужно.
Отец не выдержал, поднялся со стула.
– Объясните же, наконец, в чем дело…
Тот сделал жест рукой, в которой дымилась папироса:
– Сядь, не мельтеши.
Отец подчинился, да и любой подчинился бы на его месте. Когда актеры в кино изображают бандитов, они для достоверности кричат, хрипят, сквернословят и корчат страшные рожи. Однако в жизни те, кто на самом деле убивает людей, как будто это заурядная работа, не нуждаются в крике и ругани, чтобы произвести впечатление. И посетитель отца не кричал.
– Давай, базарь, – сказал он спокойно. Это «базарь» было одним из немногих блатных словечек в его речи, в остальном он говорил почти правильным языком.
– Ч-что вы имеете в виду? – с трудом выговорил отец.
– Ты тут ходил под Симоняном? – спросил гость.
Отец приосанился.
– Я директор компании.
Гость кивнул. Потом, затянувшись папиросой, спросил:
– Ты знаешь, кто я?
Отец отрицательно потряс головой.
– Повезло тебе, – сказал бандит и добавил: – Но твое везение кончилось.
– Ч-что вы имеете в виду? – опять спросил отец.
– Твой Симонян задолжал деньги уважаемым людям. Много денег. И соскочил, гад.
– Но… Он же погиб, – проговорил отец.
– Я и говорю: соскочил. Ловкий был, крыса. Ну, давай, излагай, что тут у тебя за халява. Думай, как платить будешь.
Отец был парализован страхом. Потом он спрашивал себя, почему он так испугался, и мог ли он повести себя иначе, но признавался себе, что, повторись этот разговор, он был бы так же раздавлен. У него в кабинете сидел настоящий, крупный хищник, рядом с которым он, отец, был овцой, и ничто не могло изменить этой расстановки сил.