Нина довольно быстро освоилась на двенадцатом этаже. Она теперь обитала на вершине, на Олимпе, куда большинство служащих банка не попадали никогда за всю свою жизнь. Если бы попали, они бы узнали, что бог-олимпиец тут только один: Павел Михайлович Самсонов. Все прочие, кто был сюда допущен, являлись не более чем приближенными смертными – они были возвышены, потому что обратили на себя благосклонное внимание великого директора, и могли скатиться вниз в одну секунду, стоило им вызвать его неудовольствие.
Однако приближенные очень ценили свое исключительное положение и давали всем остальным его почувствовать. Нина не раз наблюдала, как в коридорах и лифтах эти избранные приветствуют друг друга поверх голов рядовой публики, с особым выражением на лицах похлопывают друг друга по плечу и, переходя на доверительный полушепот, обмениваются новостями о каких-то важных делах, недоступных пониманию непосвященных.
Теперь Нина стала одной из них. И хотя она была всего лишь аналитиком, почти никогда не участвовала в совещаниях и не имела голоса в принятии каких бы то ни было решений, все знали, что директор ежедневно встречается с ней, выслушивает ее доклад, и это ставило ее очень высоко в банковской иерархии. Начальники управлений, заведующие отделами – все шишки, с которыми она прежде вовсе не была знакома, теперь приветливо здоровались, улыбались ей как своей. Можно было не сомневаться, что так будет до тех пор, пока нужда в ней не отпадет и Самсонов не прогонит ее туда, откуда она взялась.
Ее новое положение проявлялось и в мелочах. Охранники больше не спрашивали у нее пропуск – только вежливо кивали. Когда она попросила поставить в ее комнатке дополнительную розетку, монтер явился через десять минут, и не один, а в сопровождении коменданта здания, который пришел лично проследить, чтобы все было сделано как надо. Нина вспомнила, как ее бывшая начальница Ариадна Петровна добивалась того же целую неделю. Такие эпизоды приятно щекотали самолюбие. Нина удивлялась, замечая эти новые ощущения. «Если бы я была тщеславной дурой, я бы возомнила о своей персоне невесть что, – говорила она себе. – Но я не такая тщеславная дура… надеюсь».
Ее бывшие коллеги из аналитического отдела, встречая ее в вестибюле или в лифте, приходили в состояние радостной оторопи. Для них она была существом высшего порядка, героиней мифа, которая на их глазах вознеслась на небо. Все служащие всех учреждений мира одинаковы. Если один получает повышение, то остальные, в глаза улыбаясь ему, за спиной злобно шипят, снедаемые завистью. Но это только, если повышение рядовое. Когда же кто-то, как Нина, вытягивает счастливый билет и перепрыгивает разом через много ступенек, для зависти уже не остается места. Такого избранника судьбы искренне любят, видят в нем свою воплощенную мечту.
«Ну, как там?» – робко спрашивали Нину при встрече ее бывшие сослуживцы. «Ничего, работаю», – скромно отвечала Нина. Они с серьезным видом кивали головами, стараясь показать, что всё понимают и ценят ее скромность.
Чтобы их не разочаровывать, Нина подкидывала им пищу для воображения. «Вчера у нас был гость из Совмина… Не будем называть имен, – говорила она, смеясь про себя над их простодушной любовью к начальству. – Какие перспективы обсуждались, какие цифры назывались – если бы вы только знали!.. Работы – горы, продохнуть некогда». Слушая ее, аналитики обмирали от восхищения.
Действительно, в банк приезжал замминистра экономики; все видели у подъезда его черный лимузин, похожий на катафалк. Правда, самого замминистра никто не видел – когда он поднимался, охрана очистила от людей вестибюли и лифты. Нина его тоже не видела – все время, пока тот был у Самсонова, она трудилась в своей комнатке и услышала о визите задним числом. Но зачем ее бедным коллегам об этом знать? Пусть думают, что на переговорах она сидела по правую руку директора и все присутствующие, включая высокого чиновника, уважительно выслушивали ее мнение по финансовым вопросам.
Пару раз сослуживцы, набравшись смелости, пытались пригласить ее на какие-то отдельские вечеринки. Умысел был понятен – они отчаянно надеялись, что Нина прольет на них свой свет, заразит удачей, а может быть, и прямо замолвит за них словечко перед Самсоновым. «Спасибо, но никак, вы же понимаете», – говорила Нина. Они не обижались, они понимали по-своему: Нина им была уже не чета, ей было не к лицу якшаться с мелюзгой. На самом же деле Нина была бы вовсе не прочь отвлечься, выпить вина, провести часок-другой в бессмысленном трепе с людьми, которые хотя и не стали ее друзьями, но все же были ей сродни, – такими же аналитиками, как она сама. Но она действительно была загружена до предела – все вечера, когда у нее не было тенниса, который она упорно не хотела бросать, она засиживалась на работе допоздна. Работы у нее были горы, тут она не врала.