Когда мы ехали по большаку, телега со всей шестеркой волов застряла. Такая там была грязь, что даже волы и те не могли сдвинуться с места.
Что ж мне было делать? Оставить пшеницу нельзя. Пойти домой за другими волами? Так и они завязнут в грязи. Думал я, думал, так ничего и не придумал. Вдруг мне пришла догадка на ум, будто и у других я такое видывал. Я распряг волов, сбросил с телеги всю пшеницу, усадил волов на телегу, а мешки запряг в ярмо. И ну их погонять! А заартачится какой-нибудь мешок, я так вытягивал его по спине вожжой, что он тут же становился у меня смирным. А уж как я вытащил кнут да хлестнул их кнутом, так они враз вытащили мою телегу из грязи, будто она никогда в ней и не застревала.
Худо ли, хорошо ли, а миновали мы это место.
Вот тогда я согнал волов с телеги, мешки с пшеницей положил обратно, и поплелись мы дальше на мельницу.
Наконец доехали до места. Здороваюсь с мельником, а он отвечает, что мне придется маленько подождать, так как мельницы дома нет, она ушла по землянику.
— Вот нелегкая ее понесла! Что же мне теперь делать?
Ну, не стал я себе долго голову ломать. Пошел да и отыскал мельницу. Она ела землянику, забравшись на верхушку высоченного дерева. Я попросил ее спуститься на землю, так как у меня дома семеро голодных ртов и я вон как спешу. Но она только пожала плечами и сказала, что не спустится до тех пор, пока не наестся досыта!
Что же мне оставалось делать? Стал я ждать. Стоял-стоял, дожидался, а она все сидела на дереве и спускаться не думала.
«Ну, — решил я, — довольно мне голову морочить!» Кнут у меня был в руке! Схватил я его обеими руками и с размаху воткнул кнутовище в землю. А сам тоже залез на дерево. Что ж, и я поем земляники!
Наелся я вместе с мельницей ягод там наверху.
К тому времени, как я наелся, и мельнице надоела земляника.
Спустились мы на землю, ссыпал я пшеницу в мельницу, да и вспомнил про свой кнут.
Стал я его искать повсюду. А его нет нигде.
Вдруг гляжу: висит кнут на высоченном тополе возле самой его макушки!
А кнутовища и нет.
— Куда же оно подевалось? — спрашиваю я.
Мельница отвечает:
— Может, вы видите, да не замечаете, что этот тополь и был вашим кнутовищем.
Только тогда я пригляделся хорошенько к тополю. Это чертово кнутовище так меня одурачило, что я только теперь признал его. Оно, оно и есть на самом деле! И выросло-то! Уж кругом полным-полно ветвей и листьев, а ствол-то стал таким толстым, что двумя руками не обхватишь!
— Ну уж, — говорю я, — кнут свой я здесь не оставлю!
Полез на дерево. Лезу и по дороге наверх замечаю, что на всех его ветвях — скворешные гнезда. «Вот, — думаю, — славно будет, мать зажарит скворцов; наедимся как следует…»
Взял я да развязал штрипки у своих штанов и попривязывал к ним скворцов за лапки.
Привязал я видимо-невидимо и полез дальше за своим кнутом.
Пока лез я наверх, ветви дерева так и хлестали скворцов, и я даже не заметил, как они поднялись с дерева, а за ними и я. И мы полетели прочь.
Долго ли, коротко ли летели скворцы, а долетели до реки Лашко. В ту пору бабы в ней белье полоскали. Увидели они меня, и ну кричать:
— Красив же ты, красив же ты!
И сами смеются.
А мне послышалось:
— Распусти порты, распусти порты!
Развязал я порты, и они улетели вместе со скворцами. А я упал прямо в Лашко! Да выбил из реки такую большую рыбину, что даже на телеге не сумел довезти ее домой в Бешене!
Едва доплелся я оттуда до мельницы. А там уж меня ждали: мука давным-давно была перемолота.
Я запряг волов в телегу и поехал домой.
Дома отец спросил меня:
— Ну, сынок, что ты привез?
— Шиш в кармане.
— Ух, сынок, до чего же ты хорошо ответил своему отцу, — сказал отец и влепил мне такую затрещину, что я даже за полтинник не согласился бы стерпеть еще одну.
Я с ревом убежал в сарай. Вдруг приходит отец и спрашивает меня:
— Который час?
— А тот, что и в прошлый раз, — со злостью ответил я.
Тогда отец хорошенько высек меня. И было же мне из-за чего реветь.
Только под вечер пришел я на кухню. Как раз в это время матушка моя снимала творог с решета. И вот откуда ни возьмись на кухню забежал волк. А матушка с перепугу схватила его за уши, шлепнула на стол и закатала в творог.
Тут уж у меня страх прошел.
Мать еще скатывала творог в кружки, а мы легли спать, потому что отец сказал: утром чуть свет поедем в Токай.
Встали мы раным-ранешенько. Мать положила в суму полкаравая хлеба и кружок творогу.
Только мы доехали до места и сошли с телеги, как я сказал людям:
— Передохнем с дороги, а потом уж весь день без отдыха будем косить.
Что ж, народ согласился со мной.
Накосил я немного травы, мы сели на нее и начали завтракать. А косы наши лежали тут же рядышком.
Я вынул еду из сумы и сказал, что от нее не должно остаться ни крошки.
Сперва я взялся за кружок творога. Только я разрезал его, как из него выскочил лохматый волк и бросился бежать. Бросился бежать, да зацепился за косовище и стал прыгать, прыгать по траве вместе с косой, чтобы хоть как-нибудь да избавиться от нее.
Пока мы глазели да удивлялись, как волк прыгает с косой, вся трава уже была скошена.
Обрадовались мы этому!
И я сказал людям:
— Видите, как хорошо, что мы сперва закусили. Нам бы до вечера не скосить луга, а волк враз управился. Давайте есть скорее, а потом за дело примемся.
К тому времени, как мы поели, трава так высохла, что ее впору было собирать и складывать в стога. Я складывал стог, а остальные вилами с земли подавали мне сено.
Ух, и стог же я сложил! Верхушкой в небо он уперся!
Тут я задумался: как же мне с него слезть? Но сколько я ни думал, так ничего и не придумал.
Вдруг я вспомнил, что на небесах живет одна моя тетка. «Рукой подать до нее», — подумал я и решил, что самая пора навестить ее.
Долго думать я не стал. Лесенка была передо мной. Я ступил на нее и стал взбираться наверх.
Вот уж небо-то — ух, и велико же оно! В нем и заблудиться нетрудно. Не сразу нашел я дом своей тетки Каты. Хорошо, что по дороге мне встретился мальчик. Я спросил парнишку, не знает ли он, где живет моя тетка Ката. Он взялся показать мне ее дом.
Открыл я дверь, смотрю, моя тетка Ката чечевицу перебирает в сенцах. Я поздоровался с ней и спросил, узнает ли она меня.
— Еще бы не узнать! Да как же ты попал сюда? Садись, племянничек, чего стоишь? Устал небось?
Она так обнимала и целовала меня, что я думал, конца этому не будет. Потом стала расспрашивать об отце и матери.
Ну, погостил я у нее денечка три. Время прошло быстро. На четвертый день я сказал своей тетке, что пойду домой, а то дома не знают, куда я девался.
Попрощался и пошел. Добрался до лестницы, глянул вниз и увидал: стог осел и стал таким маленьким, что его едва видно.
Почесал я голову, подумал: как же домой-то вернуться? Спрыгнуть нельзя — шею сломаешь, а другого пути отсюда нет. Вот и пришлось мне воротиться за советом к тетке.
Когда я открыл дверь, она спросила:
— Что ж вернулся-то, уж не кисет ли ты свой забыл?
— Нет, тетя Ката, — ответил я. — Кисет при мне. Да вот не могу никак спуститься. Стог, который я сложил, осел совсем да стал махоньким, ровно маково зернышко.
Видя, что я очень опечалился, тетка сказала мне:
— Ладно, поможем твоему горю. У меня еще есть мера отрубей, мы совьем из них веревку, и ты спустишься по этой веревке на землю.
Так и вышло. Мы свили из отрубей веревку, но она не пригодилась: уж очень коротка была. А больше отрубей у моей тетки не было. Что ж теперь делать?
Тогда тетка опять нашлась: стащила у соседа меру отрубей, и из них мы тоже свили веревку, а потом обе связали вместе. Теперь уж веревка доставала до земли.