— Горе ты мое, — заохала жена, — да откуда ж я тебе возьму еду? Ведь ждала я тебя только к завтрашнему дню. Разве хорошую мамалыжку тебе сделаю, с чесночной подливкой, ее и покушаешь…
— Что ж, мамалыга так мамалыга, — согласился муженек.
Пэкалэ человек бывалый. Знал он, что и его попросят к столу закусить и перекинуться словечком с хозяином, знал и радовался этому. Сам-то ведь тоже был с дороги и тоже голоден, как всякий уставший путник.
И стали они беседовать с хозяином, а в это время жена готовила мамалыгу. Пэкалэ не дурак, брюху своему не враг: сидит он и голову ломает, как бы заставить хозяйку накормить их не мамалыгой, а жареным поросенком, таким подрумяненным, что шкурка хрустит, или бараниной с тушеной капустой, или вкусными пирогами; как бы повернуть дело так, чтобы хоть глоток водки выпить или разок приложиться к старому вину.
Ну да уж Пэкалэ не оплошает, у него ведь тоже ум за разумом не ходит! Коли учуял запах, так до стола уж как-нибудь доберется! Пэкалэ не разлучался с палкой, как всякий порядочный путник, а единственный свой товар и богатство — телячью шкуру — держал у ног.
Вдруг он нахмурился и как бы невзначай ткнул палкой телячью шкуру.
Хозяин удивился было, чего это он хочет от шкуры, да промолчал. Ведь палка его? Его. Шкура его? Его. Пусть и делает с ней, что хочет!
Немного погодя Пэкалэ опять ударил шкуру, да еще и прикрикнул на нее: «Попридержи язык, кикимора!»
Хозяин опять смолчал. Пэкалэ хлопнул шкуру в третий раз и прикрикнул на нее еще сердитей.
— Да чего тебе надо от этой шкуры? — спросил хозяин.
Пэкалэ поначалу пожал плечами, сделал вид, что смутился, и, извинившись, ответил, что не может-де рассказать.
— Видишь ли, — наконец процедил он сквозь зубы, — шкура-то она шкура, да только не совсем простая. Она ведь — пророчица, знает никому не ведомое и рассказывает то, чего и рассказать нельзя.
— Что же она хочет сказать? — удивился хозяин.
— А вот что, — ответил Пэкалэ и приложил ухо к шкуре, — чудеса в решете! Говорит, чтобы ты искал у изголовья, там должна быть водка.
Пошарил хозяин в изголовье и нашел водку.
— Вот так чудо! Кто же ее спрятал сюда?
— Тайный промысел, — ответил Пэкалэ. — Этого знать нельзя.
— А что еще говорит пророчица?
— Ищи за печью и найдешь жареного поросенка, — ответил Пэкалэ, делая вид, что прислушивается.
— Слыханное ли дело! А что еще говорит твоя пророчица?
— Ищи под кроватью и найдешь вино.
И так продолжалось, пока не нашли и бараний бок, и пироги. Любо было глядеть на уставленный яствами стол, но еще приятней было за них приняться.
Удивлялся муженек, еще пуще удивлялась жена, удивилась бы и вся деревня, будь она тут. Один Пэкалэ не удивлялся. Он-то хорошо знал цену своему товару!
— Что ж, — говорит он, — это вам не что-нибудь, это пророчица! Она и крота из-под земли достанет.
Так оно было или нет — трудно сказать. Пока суд да дело, Пэкалэ наелся, как турецкий паша, до того, что пояс на нем трещал.
— Хорошая штука эта пророчица, — заметил хозяин, отвалившись от стола. — Может, продашь ее, а?
— Боже избави, — ответил Пэкалэ. — Как продать такую вещь. Разве это можно?
— А если заплатить хорошие деньги?
— Где уж там! Пророчице моей цены нет.
Но хозяину очень уж хотелось лакомиться вкусными кушаньями и всегда знать, что делается у него в доме. Поэтому-то и стал с Пэкалэ торговаться. Поначалу предложил хозяин кошель с золотыми, потом два, потом три, так дошло дело до семи кошелей. А это были хорошие деньги для человека и побогаче Пэкалэ.
— Ну, ладно, вижу, ты любой ценой хочешь получить пророчицу. Не ради денег, а за хлеб-соль да за привет — бери. И в добрый час!
Так сказал Пэкалэ и отдал хозяину телячью шкуру, а сам получил семь кошелей с золотом.
Не было в целом свете никого счастливее муженька верной жены. Теперь он будет знать все, что делается у него в доме, да еще кормиться всласть.
А Пэкалэ, продав шкуру и припрятав денежки, заснул богатырским сном. Путь до родного села предстоял еще долгий и трудный.
На следующий день распростился Пэкалэ с хозяевами и отправился домой. Шагает он по дороге и думает, что таким богатым он никогда еще не был. И крепко-накрепко положил Пэкалэ не метаться больше из стороны в сторону, а идти прямой дорогой, не обманывать больше никого и не наживаться за счет других. Нет, нет и еще раз нет! Теперь он станет порядочным человеком с чистой совестью. Теперь он угомонится, станет в ряд с лучшими хозяевами на деревне!
Все бы так, кабы не та верная жена!
Она, бедная, места себе не находила. Как вспомнит, что пророчица осталась в доме, так словно крыша на голову валится. Не то чтоб что-нибудь такое… боже упаси! Но ведь женщины не из храброго десятка, душа у них неспокойная, коли в доме заводятся вещи вроде этой телячьей шкуры.
Всеми правдами и неправдами отправила она муженька в лес по дрова, а сама, как всякая работящая женщина, засунула веретено за пояс и поспешила вслед за Пэкалэ. Где шагом, где рысью догнала его и стала спрашивать, что нужно сделать, чтоб пророчица потеряла дар предсказания и стала шкурой, как все шкуры.
Что же тут будешь делать? Не грешно — что дано, что силою взято, то не свято. Пэкалэ получил от женщины еще семь кошелей с золотом и посоветовал ей ошпарить шкуру кипящей ключевой водой, процеженной через густое сито. И пошел Пэкалэ своей дорогой, словно ничего не случилось. Приходит он домой.
«Теперь, — думает, — стану порядочным человеком, может быть, даже старостой в родном селе».
И вправду стал Пэкалэ добрым хозяином.
Выстроил себе дом, да такой, что любо-дорого смотреть, с закрытой завалинкой на столбах да с большим крыльцом. Купил себе землю, воз, две пары быков, верховую лошадь, стельную корову, породистых овец — все, что полагалось иметь в порядочном доме.
По всей деревне не сыщешь такого хозяина. Все бы так, да уж больно глупы односельчане. Увидели, как строится Пэкалэ, все покупает да покупает, из кошеля вынимает, а обратно не кладет, и стали тут промеж себя шептаться. И додумались они, что у Пэкалэ, должно быть, пропасть денег: не то нашел он их, не то получил, не то отобрал у кого-нибудь.
И захотелось им узнать, откуда взялись у Пэкалэ деньги.
— Слушай, Пэкалэ, — спросил один из них, — откуда у тебя такая пропасть денег? Тратишь да тратишь, конца им не видно.
А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и глаз не отводит от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий, богатый двор.
— Откуда у меня столько денег? — говорит. — Грехи мои тяжкие, да за что же мне получить их, как не за проданное добро?
— Какое такое добро, Пэкалэ? Никакого добра у тебя не было.
— Не было, не было!.. А телячья-то шкура чья была, братец! Разве не моя! Вот она-то и есть мое добро; продал, получил денежки и завел себе новое хозяйство.
— Столько денег за какую-то телячью шкуру?
— Ну и глуп же ты, как я вижу, — ответил Пэкалэ, который зарекся не обманывать больше людей. — Невдомек тебе, что телка та была не простая, а породистая. Попридержи я ее еще — отелилась бы, а телка стала бы коровой, и вот тебе уже две коровы. А две коровы отелились бы, вот тебе уже четыре, а из четырех — восемь, а из восьми — шестнадцать, и так со временем было бы у меня целое стадо. Вот как надо вести расчет, когда идешь на рынок продавать товар. Не отдавать же за здорово живешь такое богатство.
Покачал головой собеседник, покачали головой и призадумались все жители села. У многих были породистые телки. Почему же только Пэкалэ сумел продать шкуру за такую цену? Что они, глупее его? Зачем отдавать такое богатство за малые деньги?
Не долго думая, прирезали они своих породистых телок, наелись до отвала мяса, а шкуры по примеру Пэкалэ повезли в город продавать.
Только не всегда бывают чудеса на свете, не все люди умеют показать товар лицом, как Пэкалэ.