— Конец нам, — шепчет старшой. — Схватят нас и отберут мешки с золотыми.
— А то еще и придушат, — добавляет средний.
— Или на ветке повесят, — шепчет Петря.
Конечно, приятного мало сидеть на дереве, если под ним отдыхают разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать.
А разбойники стали собирать хворост да сушь для костра. По лесу шныряют, ветви собирают; набралась гора для разбойничьего костра. Долго ли, коротко ли, зажгли они костер.
— Ой, — шепчет Петря, — задушат нас дымом, спалят огнем.
— Молчи, осел! — ругает его старшой. — Еще выдашь нас.
— Накличешь на нас беду, — добавляет средний.
Прошло немного времени.
— Братцы, — говорит Петря, — дым в горло попал, першит очень.
— Молчи! — сердито шепчет старшой.
— Братцы, — пристает Петря, — меня икота одолевает.
Хоть среднему и жаль кулака, все же дал дураку тумака.
А разбойники тем временем зарезали барана и стали жарить на вертеле, даже шкуры не содрали. Повалил густой дым от спаленной шерсти.
— Задыхаюсь, братцы, — шепчет Петря.
Стукнул его старшой, стукнул и средний, а сами уж тоже задыхаются.
Разбойники ограбили церковь и вместе с драгоценностями утащили и мешок ладана. Церковь грабить грешно, некоторые из разбойников и раскаялись. Чем бы усмирить божий гнев? Богу, известное дело, нравится запах ладана. Вот они и взяли по горстке ладана да и бросили в огонь. Какое поднялось благоухание! Весь лет запах ладаном.
— Братцы, сейчас чихну. Не могу больше, ей-богу, чихну! — шепчет Петря.
Не успели братья отвесить ему положенных тумаков — Петря как чихнет! Лес задрожал. Задрожала и дверь с попом; выпал тут из замочной скважины ключ и скатился прямо на разбойников.
Екнуло сердце у старшего и среднего. А разбойники вскочили на ноги, и все двенадцать, с главарем — тринадцать, задрали головы кверху и стали разглядывать дерево, откуда послышался чих и упал ключ.
Ну, теперь держись!
Глядели разбойники вверх, глядели, пока затылки не заболели, ничего не увидели: внизу-то от костра светло, а на дереве дым да темень — хоть глаз выколи.
— Ну и дурни же вы, как погляжу, — говорит один из разбойников. Был он поумней и бога боялся. — Это запах ладана поднялся к небесам, святой Петр чихнул от радости и бросил нам ключ от райских ворот. Пусть, мол, каждый входит в рай, когда вздумает.
— А может, он, собачье сердце, захотел стукнуть нас ключом по голове? — шепнул другой, потрусливей.
— И то может быть, — сказал третий.
— Возможно, — согласились и остальные.
Забеспокоились тут грешники.
— Братцы, — говорит опять Петря. — Дверь с попом падает, сил нет ее больше держать.
Только он это сказал, дверь с попом выскользнула из рук и — бух! — прямо на несчастных грешников.
— Пропали наши головушки! — завопили те. — Вот сам святой Петр с вратами рая в придачу.
Охватил разбойников ужас. Разбежались они в разные стороны и оставили под деревом зажаренного барана, драгоценности, шелка, бархат и прочие дорогие вещи, да и мешок с ладаном — одним словом, все, что награбили бог весть где и когда.
— Ха-ха-ха! — смеется Петря. — Ну и торопились же они.
Смеются и братья, старшой да средний. Понравилось им, видишь ли, как бегут разбойники; у кого коленки задраны до носа, у кого пятки у самого затылка.
Видят братья — нет разбойников. Сошли они с дерева и давай подбирать узлы. Только где уж там делить по-братски. Нагрузились старшой и средний драгоценностями, шелками, бархатом и прочими дорогими вещами, сколько мог каждый унести. А Петря? У него платье хоть и новое, да нрав старый. Вытащил он из-за пазухи нож, отрезал себе кусок жареной баранины и принялся ее уписывать так, что за ушами трещало. Уж очень он проголодался. Ест и ни о чем не думает, ничего не слышит и не видит.
Наелся Петря, осмотрелся — глядь, а он один!
Побоялись братья, что разбойники, не приведи господь, опомнятся и вернутся обратно, вот и убежали прочь.
Остался Петря один, один с попом.
— Бедный поп, — молвил он. — Что там ни говори, а после смерти сделал ты христианское дело. Не брошу я тебя, как язычник, на съедение воронам, орлам да лесным зверям.
Петря был добрым христианином. Стал он копать ножом яму — схоронить попа.
«Бедный ты, бедный, — думает Петря, — умер ты без свечки, никто не оплакивал тебя, не спел тебе отходной. Покурю я, по крайней мере, над тобой ладаном, и душа твоя вместе с дымом перейдет на тот свет».
Взял он мешок с ладаном и высыпал его на горящие угли, оставшиеся от разбойничьего костра.
Тут же дым в самом деле поднялся до самого рая, где сидел святой Петр. И знал святой, что жег ладан человек с чистым сердцем.
Не долго думал он, взял да спустился с неба и предстал перед Петрей. А тот сидит себе на пне и любуется, как дым от ладана кверху поднимается.
— Здравствуй, сынок, — говорит святой Петр приветливо, по-стариковски. — Каково поживаешь?
— Да так, — отвечает Петря, не сводя с него глаз, — сижу на этом пне. Наелся досыта, братьев ветер да грехи тяжкие унесли, попа я схоронил. Делать мне больше нечего, вот и сижу.
— Правильно поступаешь, сынок, — говорит святой Петр. — Человек мается-мается, ему и отдых полагается. А господу богу понравились твои дела, и поспал он меня похвалить тебя от его имени.
— Покорно благодарю, — отвечает Петря и привстает со своего пня.
— А еще приказал мне господь, — продолжал святой Петр, — сказать тебе, чтобы ты попросил у него чего-нибудь. Хочет он исполнить любое твое желание.
— Да я ничего не прошу, нет у меня никаких желаний, — отвечает Петря, не задумываясь.
— Нельзя так, тезка, — стоит на своем святой. — Против бога никто идти не может: ему все ведомо, он-то все может. Раз он говорит: проси — нужно просить, говорит: бери — нужно брать.
— Ну, если это дело подневольное, так чего же ты у меня спрашиваешь? — отвечает Петря.
— Не грубиянь, братец, — говорит райский ключник с укором, — проси, каких хочешь богатств — все у тебя будет.
— Да их у меня и так хоть пруд пруди. Не знаю, куда девать; беда мне с этим богатством.
— Ну, тогда попроси здоровья.
— Да разве не видишь, каков я? — отвечает Петря. — Как можно просить то, чего имеешь вдосталь!
— Так проси долгой жизни, — настаивает святой.
— Вот еще, — возмутился Петря. — Кто же кота в мешке покупает? Выпросишь, а потом пожалеешь.
— Тогда проси счастья, — вскричал святой Петр, теряя терпение.
— А кто счастливее меня? — опять отвечает Петря. — Оставь меня, каков я есть. Лучше все равно быть не может.
Святой Петр не уже всякого другого знал, что такое приказ начальства. Подошел он к Петре и шепнул ему ласково на ухо:
— Да проси же себе, дурень, жены и детей, да чтоб дом был, как у порядочных людей.
— Ой, — воскликнул Петря и отступил на три шага, — не стыдно тебе, старому человеку, соблазнять меня? Такое не просят, оно само приходит в свое время. Женитьба не гоньба — поспеешь.
Видит святой Петр, что с ним не сладить. Нахмурился и заговорил по-другому:
— Ты что, человече, не понимаешь, что это — приказ? Божьему повелению надо подчиниться, — добавил он строго.
— Ну, раз приказ, — отвечает Петря, — делать нечего. Пусть это будет на твоей совести. Попрошу я… Чего же мне попросить? Дай-ка я попрошу комариную волынку, — сказал он, чтобы запросить, чего и достать нельзя. Да только не знал он, бедняга, что бога обвести вокруг пальца невозможно. Что ни проси у бога — он даст тебе то, что ему заблагорассудится.
Отошел святой Петр в сторону и тут же вернулся с комариной волынкой. И до того она была тонкой, что глазами не разглядишь, до того легкой, что в руках не чувствуешь.
— Вот тебе, парень, волынка, какую ты просил. И знай, что тот, кто играет на ней, и тот, кто слушает, забывают и голод, и жажду, и заботы, и усталость, и страдания. Кто услышит, тому жизнь раем покажется, и будет он плясать до упаду. Вот оно как…