— Он знает, что я глухой и весь в татухах. — Я смотрю на свои руки. Каждая татуировка что-то значит для меня. Я бы не стал избавляться от них, даже если бы мог.
Пол пожимает плечами.
— И ничего из этого не делает тебя недостойным его дочери. — Он поднимает бровь. — С другой стороны, если она забеременеет…
Пол позволяет этой мысли остаться незаконченной.
— Он притащил в Нью-Йорк её бывшего, чтобы тот жил с Эмили. Поэтому она у нас.
Пол, кажется, присвистнул.
— Прости, — говорит он, когда вспоминает, что мне никак не услышать то, что сейчас он воспроизвёл. — Это дерьмово.
— Она отказалась там оставаться.
— Умничка, — говорит Пол с улыбкой. — Она мне не просто так понравилась.
— Её отец будет проблемой.
— Так завоюй его расположение, придурок. Ты умный. Ты стремишься к успеху. Ты дьявольски талантлив. И ещё ты любишь его дочь. Он привыкнет к татуировкам, а тебе не придётся ничего выслушивать. — Пол рассеянно показывает на свои уши. Прошло так много времени с тех пор, как я оглох, и никто в моей семье не воспринимает это как физический недостаток. Как и я.
Я поднимаюсь.
— Пойду спать.
Пол вопросительно поднимает бровь.
— Не твоё, на хрен, дело, — ворчу я. Но ворошу ему волосы, когда прохожу мимо, и он меня отпихивает.
— Люблю тебя, придурок, — говорю я.
— Я тебя больше, — отвечает он, и это вызывает мою улыбку.
Я продолжаю улыбаться, когда приоткрываю дверь в свою спальню и просовываю голову. Я готов к тому, что в меня могут полететь туфли или лампа. Но Эмили сидит на кровати с гитарой на коленях. Её пальцы рассеянно перебирают струны, и она её настраивает. Понятия не имею, как называются те штуки, которые она подкручивает, и зачем она вообще это делает, но Эмили полностью погружена в своё занятие.
Она поднимает глаза, когда я подхожу к кровати, и её губы растягиваются в улыбке.
— Я скучала по своей гитаре.
Эмили оставила свою гитару у меня, когда три месяца назад вернулась домой.
— Она тоже по тебе скучала, — говорю я.
Я присаживаюсь на краешек кровати и смотрю на Эмили. Её волосы заткнуты за уши, ноги широко расставлены. Мне даже видна полоска её розовых трусиков, и я облизываю губы. Наклоняюсь вперёд и притягиваю её к себе, придерживая рукой за затылок. Потом быстро её целую.
— Извини за Пола.
Она пожимает плечами.
— Он заботится о тебе. По-моему, это даже мило. — Её лицо морщится. — Немного навязчиво, но мило.
— Завтра скажу ему, что ты назвала его милым. А то он боялся, что ты будешь на него злиться.
Как-то раз, до её возвращения домой, она оказалась за его спиной в тот самый момент, когда он говорил мне, что я должен трахнуть её и выбросить из головы. А теперь вот это.
Я стаскиваю с себя джинсы, ложусь на кровать на бок, лицом к Эмили, опираясь на руку.
— Что ты играешь?
— Пока ничего, — говорит она с улыбкой. — Но могу сыграть, что ты захочешь.
Я качаю головой. Это та область, которую я не могу с ней разделить.
— Я совсем ничего не знаю о музыке. Прости. — Я понимаю, как важна для неё музыка. Это вроде как основа её жизни.
— Ты совсем ничего не слышишь? — спрашивает она и наигрывает что-то на гитаре. — А вот это?
Я качаю головой. Мне бы очень хотелось это услышать, но увы.
— Ты можешь слышать вообще хоть какую-никакую музыку? — Ей любопытно. Мне это нравится.
Я киваю.
— Я слышу рок-группы в клубе. Вернее, чувствую такт и ритм песни, когда играют рок.
— А ты умеешь танцевать?
Я закатываю глаза.
— Умею ли я танцевать? Ты, должно быть, шутишь. — Я показываю на своё тело. — Я отлично двигаюсь в такт.
Эмили краснеет. Вообще-то, я имел в виду обычные движения, но это тоже неплохо.
— У кого-то грязные мыслишки, — дразнюсь я.
Я тянусь к её пальцу ноги, но она отдёргивает ногу прежде, чем я успеваю за него потянуть.
— Очень жаль, что я не могу наслаждаться твоей музыкой, — признаюсь я. — А мне бы так хотелось переживать вместе с тобой всё, что делает тебя счастливой.
Я качаю головой. Обычно у меня нет ощущения, что я нахожусь в стороне, но не сейчас.
Эмили опускает гитару на пол.
— Спасибо, что хранил мою гитару, — наклоняясь в мою сторону, говорит она, потом встаёт на четвереньки и подползает ближе.
— Почему ты её оставила? — спрашиваю я, когда Эмили перекатывается в мои объятия.
— Я знала, что вернусь. Только не знала, когда именно, — отвечает она. — И хотела, чтобы ты тоже это знал.
— Я знал. Знал с того самого момента, как ты сделала то заявление по телевизору.