Секретарь суда. Эта — да. Она всех сдала. Всех своих любовников, друзей мужского и женского пола, всех друзей своих друзей, всех соседей, и их мясника, и собственных двух сыновей, отца с матерью и всех братьев до единого. Добровольное признание.
Телло (Анне Феликс). А сестер?
Анна Феликс. Их продали в рабство, сеньор, когда мы были сосланы в Марокко.
Телло (Указывая на тело Зораиды). А ее ты знаешь?
Анна Феликс. Это Зораида. Спаситель называл ее Марселой.
Телло. Спаситель?
Анна Феликс. Лже-Спаситель.
Телло. И кто же он, этот спаситель?
Анна Феликс. Моисей.
Телло. Его настоящее имя…
Анна Феликс. Я не знаю. Лет пятидесяти, крепкий, телом худ, лицо сухое. Ну и слепой.
Телло. Слепой?
Анна Феликс (Показывая на Зораиду). Только она его знала. Они уже встречались прежде, в другом мире.
Телло. Если ты ничего не знаешь, мне твое раскаяние ни к чему.
Анна Феликс. Я знаю его спутников.
Телло. Говори.
Анна Феликс. Один — дон Мигель. Молод, прекрасен, как принц Иудейский. Сын богача. И слуга его Панчо или Санчо. Маленький, будто бы худой, но ест за четверых.
Телло (Секретарю суда). Ты записал?
Анна Феликс. Я могу идти?
Телло (Анне Феликс). Как тебя зовут?
Секретарь суда. Она, я знаю. Это… (роется в своих записях)…Нуньес, а имя — Дульсинея. Да, точно так, Дульсинея. Я дважды ее переспросил, потому что имя необычное, поэтому…Вышивальщица. Приход Сан Роман.
Анна Феликс. Я могу идти?
Телло. Церковь прощает тебя, Дульсинея Нуньес, и принимает в свое лоно. После искреннего раскаяния и публичного отречения ты будешь возвращена миру. Но если ты солгала мне хоть в мелочах, рука Господня вернет тебя ко мне.
Анна Феликс. Рука Господня постоянно возложена на меня, сеньор. Каждое мгновение ощущаю тепло его кожи.
Одновременно две декорации.
Первая — 1, (в степи) с Таситом, Мигелем и Санчо.
Вторая — 2 (гостиная в Мадриде в начале двадцать первого века) — с Сервантесом и Телло де Сандовалом.
Мигель. Город чуть было не сгорел.
Тасит. Но все же не сгорел?
Мигель. Нет.
Тасит. Тогда не имеет значения, был он к этому близок или далек.
Телло де Сандовал. Город чуть было не сгорел.
М. де Сервантес. Но ведь не сгорел?
Телло де Сандовал. Очаги возгорания были в нескольких местах, как мне донесли.
М. де Сервантес. Однако реальной опасности не было.
Телло де Сандовал. Для города? Нет.
М. де Сервантес. Тогда не имеет значения был он близок к тому, чтобы сгореть, или далек. Кстати, вы этого и не опасались.
Телло де Сандовал. Не совсем так.
М. де Сервантес. Вы прекрасно знали, что бунтовщики не предадут город ни огню, ни крови.
Телло де Сандовал. Тем не менее, бунт был направлен против Святой Инквизиции. Первый за пятьдесят лет.
М. де Сервантес. Бунт, но не угроза.
Телло де Сандовал. Нет, не угроза.
С декорации 2 снимается свет.
Тасит. Тем не менее, это победа.
Санчо. Вот именно — «победа». Как раз то слово, которое я искал, чтобы определить наше беспорядочное бегство. Тотальная победа, в которой мы потеряли зубы — вы три, я — один, шишаки с вашего шлема, пальто дона Мигеля, плюс несколько фунтов живого тела, позаимствованных кое-где у ваших единоверцев. За нами гнались, как за убийцами, и, кроме того, нам ничего неизвестно о Дульсинее. Победа — слабо сказано. Вернее было бы назвать это триумфом!
Тасит. Мы такие, какие есть.
Санчо. Скажите ему, дон Мигель. А я больше не могу.
Мигель. Хозяина постоялого двора Соломона и двух его друзей я видел пронзенными насквозь. Зораида и Анна Феликс схвачены солдатами. Другие… изувечены. Больше всего повезло тем, кто умер сразу. Как долго могильные плиты будут мостить землю моей страны?
В сопровождении полицейского входят трое мужчин, шеи, руки и ноги которых скованы одной цепью.