Дыхание Джименина обдавало ее лицо прогорклыми клубами, а его глаза блестели:
— Что ты сделала с зеркалом, ведьма?
Она старалась говорить холодно и без эмоций:
— Ничего.
Он сильнее прижал лезвие к ее горлу:
— Лгунья! Почини зеркало.
— Я не могу исправить то, чего не ломала, ты, болван, — Луваен схватила его за запястье и впилась взглядом в пустые глаза Джименина. — Или режь, или оставь меня в покое!
Он отшвырнул ее от себя. Она упала и откатилась в сторону на случай, если он решит нанести еще один удар. Джименин взревел от разочарования и зашагал обратно туда, где его люди собрались вокруг костра, настороженно наблюдая за ним.
Ее первая победа с тех пор, как он вломился в ее дом и похитил ее и Мерсера. Луваен спрятала лицо за спутанными волосами, не желая, чтобы он заметил ее улыбку. Она повернулась к отцу и быстро кивнула ему, заверяя, что с ней все в порядке, несмотря на последнее мучительное столкновение с Джименином.
Он приходил к ней еще дважды: она призывала оба раза и не смогла вызвать образ Циннии ни в одной из попыток. Зеркало все еще было маяком и, следовательно, представляло проблему, но, по крайней мере, оно больше не показывало Циннию его похотливому взгляду. После этого он сдался, но его неспособность наблюдать за своей добычей в зеркале подстегнула его к более изнурительному темпу. Они ехали всю ночь. Усталость Луваен пересилила ее отвращение, и она заснула, прижавшись к груди Джименина. Он разбудил ее, столкнув со своей лошади с грубой командой, чтобы она сходила в туалет, прежде чем он потащит ее обратно. Ошеломленная и запыхавшаяся от падения с седла, она захромала к ближайшему кусту, успев вернуться до того, как Джименин выкрикнул «Восемь».
Ближе к вечеру они добрались до участка леса с заклинанием Эмброуза. Пояс водянистого воздуха, испещренный лентами голубого свечения, тянулся слева направо, далеко за пределы видимого горизонта. Луваен пересекала его во время своих поездок в Кетах-Тор и обратно. И Плаутфут, и Воробышек начинали паниковать из-за скручивающего, деформирующего ощущения, когда их перебрасывали с одного места на другое быстрее, чем щелчок пальцев. Не подозревая о заклинании, мужчины двинулись к заколдованной стене. Только лошади почувствовали странность. Они ржали и беспокойно гарцевали под своими всадниками.
Луваен боролась с желанием предупредить Джименина о заклинании. Если бы она это сделала, то ему захотелось бы знать, почему она не сказала об этом раньше, а затем допросил бы о ее способностях. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что дар ее матери к колдовству позволял ей видеть магию там, где другие не могли. Она оставалась спокойной и держалась за луку седла, готовясь к переходу из равнинного леса в горный.
Ее желудок подкатил к горлу, прежде чем она упала на колени, когда они проехали сквозь заколдованную стену и попали в белый вой метели. Она застыла на своем месте, пока Джименин пытался обуздать своего запаниковавшего скакуна. Их организованный отряд распался на хаотичную толпу орущих людей и взбрыкивающих лошадей. Потребовалось несколько минут криков Джименина и несколько безумных бросков в деревья, прежде чем все упорядочилось. Луваен вгляделась в окутанную снегом толпу и с облегчением увидела, что ее отец испытал всего лишь испуг. Он сидел позади одного из приспешников Джименина, уставившись на нее широко раскрытыми глазами.
В серых сумерках лицо Джименина приобрело дикий вид: губы растянулись, обнажив обесцвеченные зубы, зрачки расширились так, что глаза потемнели до черноты. Он встряхнул ее:
— Что это за колдовство? Где мы находимся? — пронзительный ветер превратил его голос в раздраженный скулеж.
Луваен смахнула снежинки с ресниц и посмотрела через ущелье на строение, примостившееся на выступе скалы. Она забыла о холоде, боли, страхе за отца и сестру. Магия затопила ее чувства, и она тихо всхлипнула. Поток усилился: не медленным приливом, а гигантской волной, сокрушающей все вокруг. Голубые искры пронеслись по воздуху, к ним присоединились волны того же света, которые омывали замок и окружающие земли. Подъемный мост был опущен, а решетка поднята. Либо Кетах-Тор стоял заброшенный, либо их ждали. Ей ничего так не хотелось, как спрыгнуть с лошади Джименина и помчаться по мосту. Где-то в этой разрушенной крепости ждал не менее разрушенный человек — совершенно безумный, совершенно нечеловеческий.