Если бы её дому не грозила опасность сгореть дотла, Луваен пожелала бы, чтобы сзади вырвался поток пламени и поглотил его.
— Я думаю, ещё немного терпения, и мы…
Джименин выпрямился в кресле и с такой силой грохнул чашкой, что сервиз загремел, а чай расплескался из чайника. В его бледных глазах отражался огонь очага, напоминая Луваен взгляд волка, пойманного в луче лунного света.
— Моё терпение лопнуло! Мне нужен баланс по инвестициям и сопутствующим процентам.
Мерсер поднял руки, сдаваясь.
— У нас ничего не осталось, — пробормотал он. — Только дом Луваен и тягловая лошадь.
— Мы продадим дом, папа, — она сердито посмотрела на Джименина. Он пришёл сюда не за деньгами, но воспользуется их долгом, чтобы заставить Мерсера отдать ему Циннию. Луваен поклялась, что они лучше будут жить дикарями в лесу, чем она позволит этому случиться.
Злорадный смех Джименина зазвенел у неё в ушах.
— Вы можете продать шесть таких домов, и они покроют только часть долга.
Она уперла руки в бока.
— Лжец, — выплюнула она. — Я проверяю счета. Я знаю цифры. Мы никак не можем быть должны вам такую сумму.
Он приподнял одну бровь.
— О? Разве ваш отец не рассказывал вам о своей авантюре со мной в караване с шафраном? Все документы подписаны, засвидетельствованы и хранятся в Купеческом доме, — он покачал головой в притворной печали. — Боюсь, для многих из нас этот год был неудачным. Бандиты напали на караван. Наш товар полностью утерян.
От этого откровения у неё перехватило дыхание. Луваен сжала плечо Мерсера, пока тот не повернулся к ней.
— Папа?
Его пристыженное выражение лица подтвердило рассказ Джименина.
— Мне очень жаль, Лу. В то время это казалось беспроигрышным вариантом.
Нет, нет, нет! Ей хотелось кричать. Она хотела встряхнуть отца за его доверчивость, пока у него не застучат зубы, а потом всадить свинцовую пулю в Джименина за его хитрость.
Улыбка Джименина стала шире, взгляд — диким.
— Я человек с глубокими карманами и сострадательной натурой, — он проигнорировал фырканье Луваен. — Отдайте мне Циннию в жены, и все долги будут прощены.
Она предвидела это несколько месяцев назад, предупреждала Мерсера, чтобы он не имел ничего общего с Джименином, но его вымогательство всё равно заставило её задыхаться. Мерсер возмущённо сказал:
— Не бывать этому. Я не продам свою дочь ни при каких обстоятельствах, — звенело у неё в ушах.
В голове у неё крутилась сотня способов перехитрить Джименина, и она перебила:
— Может, вы предпочтёте вместо этого вдову?
— Луваен! — отец изумлённо уставился на неё.
Она не сводила глаз со своего противника.
— Дон Джименин?
Он поднялся со стула, но не решился подойти ближе. Обычно он лишь коротко и безразлично кивал Луваен, сосредоточившись исключительно на Циннии. Теперь его взгляд скользнул по ней: от поношенных туфель по платью, прикрытому фартуком, к взъерошенным волосам. Луваен подавила желание почесать зудящую кожу. Его глаза на мгновение заблестели, когда он обдумал её предложение. Но он сухо усмехнулся.
— Вы красивая женщина, госпожа Дуенда, и ещё достаточно молоды, чтобы рожать детей, но когда-нибудь мне придётся лечь спать. Мне не нравится мысль, что я могу проснуться пронзенным одним из моих мечей.
Луваен даже не заметила, что затаила дыхание. Облегчение боролось с разочарованием. Она бы никогда не вышла замуж за этого мерзкого козла, однако его согласие и ожидаемое ухаживание дали бы им немного больше времени для планирования. Она потеряла преимущество с его отказом, но большая часть её благодарила милосердных богов, что он не был заинтересован.
Мерсер встал, и на этот раз его возмущение пересилило самодовольное превосходство Джименина.
— Ни одна из моих дочерей не продается и не обменивается, Джименин.
— Значит, вы даете мне нечто равное стоимости или удовольствию, — Джименин ткнул его в грудь, и Мерсер пошатнулся. — У вас есть две недели, чтобы принять решение. После этого я вызову своих агентов и лишу вас всего, что у вас есть. Вы можете размышлять о невинности вашей драгоценной дочери в тюремной камере.
Луваен подошла к маленькому шкафу за креслом отца и достала резную шкатулку. Она вынула из отделанного шёлком отделения один из пистолетов мужа, повернулась и прицелилась. Глаза Джименина округлились.
— Убирайтесь, — тихо сказала она. — И не вздумайте снова появляться на пороге нашего дома.