Иногда они совершали прогулки в соседнее ущелье, заросшее дикими яблонями и урюком.
Каныш Имантаевич знакомил Владимира Леонтьевича с казахскими названиями трав и кустарников, рассказывал, как используются растения в народной медицине.
— Вы геолог, и, конечно, геологу надо знать ботанику, но вашим познаниям я просто удивляюсь, — заметил Комаров.
— Нет, Владимир Леонтьевич, вы преувеличиваете. Я в этой области сущий дилетант. А вот вашими работами в области геологии я, действительно, восхищаюсь.
Беседы президента Академии и руководителя Казахского филиала были дружескими, лишенными всякой официальности. Как-то они гуляли в предвечерний час, когда в небе, слабо расцвеченном последними красками заката, робко зажигаются звезды.
— Шолпан, красавица Шолпан, — указал Каныш Имантаевич на Венеру, — однако я тут не совсем точен. Утренняя или вечерняя Венера, по народной астрономии, разные звезды. Шолпан появляется только перед утренней зарей. Пастушеская звезда. Зовет подымать отары.
В горах, как всегда, небо темнело рано и быстро, с каждой минутой звезды становились ярче и крупнее.
— Фесенков пленился здешним небом. Вы, наверное, помните, он приехал сюда в 1941 году наблюдать солнечное затмение. А потом и остался, — возвращаться ему и сотрудникам в Москву было уже нецелесообразно. Он предложил создать Институт астрономии и физики при Казахском филиале. Мы, конечно, ухватились за эту идею, и в октябре по нашему докладу в Совнаркоме подписали постановление о создании такого института, — рассказывал Сатпаев.
— Небо здесь в предгорьях, действительно, чудесно, — ответил Комаров. — Даже завидую астрономам.
Дорожка чуть светлела среди невидимой травы, под темными деревьями, под яркими звездами….
…Порою к ним присоединялся академик Иван Иванович Мещанинов, крупнейший филолог-языковед.
Хотя Иван Иванович немного окреп после Ленинградской блокады, знавшие его прежде находили, что он очень изменился, осунулся, постарел.
— Послушайте, — как-то рассказывал Иван Иванович, — вчера я провел вечер у Мухтара Омархановича Ауэзова. Писатель он великолепный, но речь сейчас не об этом. Мухтар Омарханович меня поразил своей эрудицией, знанием литературы Востока, богатырского эпоса народов Средней Азии. Я уже не говорю о том, как прекрасно он знает казахскую поэзию и фольклор…
Каныш Имантаевич воспользовался паузой:
— Мухтара я знаю с юности, с наших семипалатинских лет. Мы почти ровесники, он старше меня на два года. Мухтар сейчас очень много работает. Не сомневаюсь, роман «Абай» станет заметнейшим явлением в литературе. Верю в исключительный талант Мухтара.
— И я в этом нисколько не сомневаюсь… Мы ведь тоже с ним немного земляки. По Ленинграду. У него, уверяю вас, чувствуется ленинградская школа. А заговорил я о Мухтаре Омархановиче потому, что вижу в нем академика будущей Академии наук Казахстана. Не правда ли, Каныш Имантаевич?
Сатпаев тепло взглянул на Мещанинова.
— И еще добавлю, — продолжил Иван Иванович, — в Алма-Ате много способных лингвистов и литературоведов. Даже мое не столь уж длительное знакомство с ними дает основание это утверждать.
Надо ли говорить о том, что встречи Каныша Имантаевича с президентом Академии и другими видными учеными проходили не только в доме отдыха, но и в деловой обстановке филиала, что московские академики детально знакомились с деятельностью новых институтов, в частности почвоведения и ботаники, и трех новых секторов — горного дела, энергетики и экономики.
Известна и официальная точка зрения о работе и перспективах развития Казахского филиала Академии, которую высказал В. Л. Комаров:
«Темп развития Казахского филиала АН СССР, расширение объема и рост качества научных исследований, наблюдаемые за последние три года, а также запроектированные СНК КазССР и Казахским филиалом Академии наук мероприятия по дальнейшему расширению и укреплению объединяемых филиалом научных учреждений дают Президиуму Академии наук СССР основание полагать, что в 1945 году будет возможность поставить вопрос о преобразовании Казахского филиала Академии наук в Академию наук КазССР».
…Каныш Имантаевич постоянно беспокоился о будущих кадрах науки.
— Было бы неправильно, — говорил он, — пассивно ждать постепенного созревания объективных условий для создания Академии наук.
И подтверждал свою мысль так:
— Если бы мы отложили индустриализацию страны до того времени, когда вырастут инженерные кадры, то наша страна еще долго была бы отсталой, и мы проиграли бы войну.