В училище Канышу было интереснее, чем в школе. Он настолько хорошо подготовился к занятиям и так быстро овладевал русским языком, что уже в середине года его перевели в следующий класс.
Он сидел на второй парте, большеголовый, большеглазый, и мало отличался от своих сверстников.
Только вошел в класс учитель Николай Ермилович Алексеев, раскрыл учебник, как Каныш вполголоса затянул и чуть ли не весь класс подхватил:
— Дай, добрый товарищ, мне руку свою.
Дело в том, что в учебнике, называвшемся «Книгой для обучения русскому языку в инородческих школах», было множество назидательных изречений и всяческих стихотворных строк. Алексеев называл этот учебник «добрым товарищем». Так прозвали и Николая Ермиловича.
Учитель рассердился:
— Тихо! Будет диктант. А «добрых товарищей» оставляю без перемены.
Однажды учитель рассказал классу о полезных ископаемых.
— А у меня есть! — воскликнул Каныш.
— Что у тебя есть? — уставился на него с удивлением учитель.
— Разные камни. В моем сундучке хранятся.
— Что же, принеси в класс.
И Каныш пришел с каркаралинским сундучком, подарком аже Нурум. Товарищи рассмеялись:
— Каныш теперь вместо школьного ранца будет носить сундук.
Учитель внимательно рассматривал камешки. Часть сложил обратно в сундучок, несколько образцов оставил на столе. Про один, серенький, невзрачный, сказал, что именно в таких встречается золото. Потом долго любовался изумрудно-зеленым камнем.
— Запомните: малахитом называется. Из него медь выплавляют.
Каныш вспомнил степь. Она ему казалась малахитовой.
— Значит, медь дороже золота?
— Нет, этого я не говорю. Но золота у нас не так много, его на золотники считают. Слыхали поговорку — мал золотник, да дорог? А медь — на пуды, на сотни пудов.
И, уже обращаясь прямо к Канышу, добавил:
— Молодец!
Наступила еще одна весна, последняя павлодарская весна Каныша. Приближались выпускные экзамены. Устный и письменный по русскому и математике, устные по истории и географии. К ним лихорадочно готовились в училище. Волновались и преподаватели и учащиеся: на экзаменах обещал присутствовать инспектор народных училищ, известный своим крутым характером и болезненным пристрастием задавать заковыристые вопросы. Каныша эти волнения обошли: он был уверен в себе. Он возмужал и выглядел старше своих пятнадцати лет. Его беспокоили мысли о другом — как продолжить образование? Старшие, с кем он советовался, прежде всего отец Имантай, сходились на том, что надо ехать в Семипалатинскую учительскую семинарию. К такому решению склоняла и семинарская стипендия. Семипалатинск, Семей, как называли его казахи, прельщал Каныша еще и потому, что там учился и подолгу жил великий поэт Абай. Этот город на Иртыше знали и любили в Степи.
Созданная в 1904 году учительская семинария, казалось бы, должна была отличаться официальным верноподданническим духом. Но это было далеко не так. Даже в некоторых государственных учреждениях города работали ссыльные революционеры, не говоря уже о местном отделении Российского географического общества, влиявшем на общественную жизнь города. Этого влияния не избежали и многие из тех, кто преподавал в семинарии, в частности отец Борис, совсем не походивший на обычного священнослужителя. Борис Герасимов занимался делами, не имевшими никакого отношения к его сану: тщательно изучал, например, жизнь сосланных в Семипалатинскую область польских революционеров, а позднее написал исследование о пребывании Достоевского в Семипалатинске. Связаны были с революционно-демократическими кругами и братья Белослюдовы, один из которых преподавал в семинарии.
Казахов в семинарии можно было перечесть по пальцам. И хотя им, равно как и татарам, предоставлялись места в счет процента для мусульман, муллы не очень-то заботились об их религиозном воспитании. Не было до них никакого дела и служителям православия. Конечно, все молодые казахи знали друг друга. Очень немногочисленная казахская интеллигенция смотрела на них как на свой резерв, как на будущих образованных людей, не в пример обычным аульным мугалимам — учителям. Но не надо скрывать, как не надо и преувеличивать того обстоятельства, что к делу воспитания казахской молодежи стремились приложить руки и некоторые деятели из казахской националистической организации.
Габдулгани-Каныш Сатпаев поступил в Семипалатинскую учительскую семинарию в 1914 году.
В первую же осень он познакомился с Мухтаром Ауэзовым из Чингизской волости. Ауэзов был старше Сатпаева года на два и уже принимал участие в большом вечере, посвященном Абаю в связи с десятилетием со дня смерти поэта. Мухтар читал Толстого и Достоевского, увлекался историей и литературой. Естествознанием интересовался меньше, чем Каныш. Но, впрочем, и Мухтар был внимательнейшим учеником преподавателя естествознания Белослюдова.