Только жизнь ведь, увы, такова,
Что мы сами бываем «Х».
Не ища оправданий слова,
Хоть бери и ныряй в Хуанхэ.
Но туман — он такой объект,
Что сумеет порою скрыть
Человека обычный дефект —
Буквой «М» иногда быть.
* * *
Утки дикие восхитительны —
Цвета всякого…
Иногда, удивительно,
Даже крякают.
Пруд осенний — уткодром,
Им тут нравится,
Птицам с радужным пером,
Раскрасавицам.
Проплывают утки выступом,
С форсом, павами.
И ныряют, попы выставив
Солнцу слабому.
То ныряют, то плывут
С негой ленною.
Их тут много, этот пруд —
Их вселенная.
* * *
В сосновой роще вряд ли осень
Считать мы можем золотой —
В зелёно-серой массе сосен
Цвета её бедны собой.
И лишь когда лучи заката
Пронзают рощу под углом,
Деревья вспыхивают златом
И ярким бронзовым огнём.
Стволы их, каждый как фонарик,
Искрятся тысячью свечей
И оживают в нежном жаре
Всепроникающих лучей.
Внизу они покрыты грубой,
Одервеневшею корой,
А сверху — скрыты, словно шубой,
Поблекшей хвойной мишурой.
Лишь серединой, где кудрятся
Кусочки ломкого корья,
Стволы горят и золотятся,
Очарование даря.
И эти тоненькие лохмы
Дрожащей нежностью полны.
Они, играя, рушат догмы,
Что сосны осенью скучны.
Конец ноября
Проседь первого снега
На земле между сосен —
Не успела отбегать
До конца своё осень.
* * *
И за полчаса и за час до весны
Лишь одно согревает чувство,
Что она таки будет, развеет сны
О прошедшей зиме грустной.
* * *
Утки на пруду. Осень.
В зеркале воды смело
Отражается небес просинь.
Это в рифму. Цвет на деле — серый.
Осенью рифмовка мнима,
Чувствуется в ней мякоть.
Утки, проплывая мимо,
Лопотят, хотя должны крякать.
Тишиной и блажью у́тра
Холод с облаков льётся.
Это ведь не глупо, не мудро —
Ждать, что лето снова вернётся.
В уточном кильватерном следе
Гладь пруда расцветится рябью.
Стоит всё же думать о лете,
Даже если лето то — бабье.
* * *
На ней словно выжгли тавро шизофреника,
Прямо, как ей то казалось, на лбу —
Она вместо мётел летала на вениках,
Чем безусловно раздражала толпу.
К тому же она не пользовалась ступою,
Сделав из неё цветочный горшок.
Беззаботно щерилась улыбкой беззубою,
Чем повергала соседей в шок.
Стала практически доброю феею,
Будучи родом из почтенных Баб Яг.
Это, насколько то разумею я,
Шизофрении и есть верный знак.
Ну, кто подобру и кто поздорову-то
Будет расфеевать знанье своё,
Щедро наколдовывая добро без повода?
А даже если и по поводу. Глупости всё.
Дали метлу, так изволь, как положено,
На Лысую гору на шабаш летать,
Зелье вари, постарайся прохожего
Ивана «Премудрого» в печь запихать.
Нечего Золушкам помощь оказывать —
Строй больше каверз, препоны твори,
Озорничай, разгоняй безобразия
По закоулкам бескрайней земли.
Только она тех советов не слушала,
Веник беря, оставляла метлу,
Летела куда-то… Наверное, к лучшему…
И веник её был подобен крылу.
* * *
С точки зрения бабочек мы бессмертны,
С точки зренья медузы — тверды,
По мненью макак — мы умны безмерно,
А может, наоборот, пусты.
* * *
У судьбы — в её безумной палитре
Неурядиц и щемящей тревоги —
Были Лже-Нерон и Лжедмитрий,
Будут лжемессии, лжебоги.
Те, кто «лже», имеют больше доверья:
Их лапша наваристей каши,
Речь их, что полна лицемерья,
Простодушной истины слаже.
Научившись, впрочем, зёрна от плевел
Отделять без истерии и стонов,
Мы в объятьях наших лжекоролевен,
Вытесняем из себя Лже-Неронов.
Лилит
Он касался цветущих её ланит
Нежно-трепетными устами,
Он нашёптывал глупости ей: «Лилит,
Я пленён до безумия вами».
Он на шёлковой глади её чела
Всё искал, но — гордясь до блаженства —