В системе Фихте новое, хотя ложное, состоит в том, что все представления и действия производятся из самой души. Но как в самых еще первых началах он основывается на предположениях произвольных, то система эта не пережила своего основателя.
Шеллинг в первых философских своих опытах усиливался показать внутреннее развитие в душе всех представлений. Гигантская попытка! Первое сочинение его Philosophie und Religion, начинается так: «Декарт говорит: дайте мне материю, и я построю мир. Философ, размышляющий в моем духе, может сказать: пусть мне дана будет сила в двух направлениях, в одном стремящаяся всегда в бесконечность, в другом непрестанно объемлющая и ограничивающая первое, – и я построю жизнь разумной силы». Точно Шеллинг по этим направлениям старался вывести способности души нашей, анализируя ее во всех видоизменениях, усиливался объяснить, как один процесс развивается из другого, по каким путям они стремятся в бесконечность, пытался объяснить весь ход представительной силы даже до свободы и нравственности; чувственность и материальность, пространство и время и законы материи, – все это выводил он из двух разных направлений души. В других сочинениях своих Шеллинг восстановляет и платонизм и учение Плотина, присоединяя к тому новые свои объяснения касательно души. Как вечно существует абсолютное, так вечно существует и Его образ. Дабы существование Его было истинною жизнью, нужно, чтобы оно являлось, нужно раздвоение, которого нет в коренном Существе, нужно разделение подлежащего (субъекта) и предлежащего (объекта), дабы Оно созерцало само себя, как предмет. В этом вечном образе от века существуют идеи всех вещей, и душа наша, как идея, также вечно существует и будет существовать; свойства самого образа, как целого, сообщены содержащимся в нем идеям, как частям. Свойства образа главным образом представляются в двойственном виде: в нем есть и необходимость, и свобода, зависимость и самостоятельность. Поелику он есть вечный образ, то в нем воображается и повторяется все, что есть в Абсолютном, – это есть сторона необходимости. Но как Абсолютное имеет жизнь в себе, то и это свойство имеет жизнь в себе, иначе сказать, самостоятельность, сообщено образу. Но и то и другое сливаются в совершенном и полном согласии, так что там только высочайшая свобода, где есть высочайшая необходимость. Таковы свойства вечного образа! Подобие их разливается и по всем частным идеям, уделяется и душе, как идее. Душа, как идея, не имеет отдельного сознания о себе, не связана формами чувственными, существует в недрах вечного, абсолютного образа и дышит, так сказать, чужой жизнью, но вместе и своей: то и другое в ней сливается. Непостижимо, как с душами человеческими произошло, что им нужно было испытать падение, как одна из двух сторон отделилась, самостоятельность захотела взять перевес над зависимостью, как душа пожелала жить сама собой, поставить себя центром, отделившись от истинного центра своего, захотела отрешиться от непрестанной зависимости, – это и дано ей и это есть период падения души и начало жизни чувственной. Поелику душе, как непрестанно деятельной силе, необходимо действовать, но она уже перестала действовать так, чтобы отражать в своей деятельности чуждые, высочайшие свойства: то, в замене сего, она, в отделении от Бога, начинает свое чувственное действование, которое есть, как бы, непрестанное отрицание Бесконечного. Развивая свою чувственную способность, душа поставляет себя в пространстве и времени, – и это суть первые узы конечности. Таким образом, душа построила сама себе, так сказать, оковы. Материальное, о котором она составляет представления, есть, как бы, идол для души, призрак, который она ставит между своим взором и истинным Началом, от которого отделилась, и заменяет представление Вечного Начала представлением сего кумира, который есть отрицание свойств Вечного. Итак, вся чувственная область есть собственное построение души. Вот в каком виде представляется нам идеализм Шеллинга! Это самое отпадение души, по мнению его, еще древние выражали в своих Елевзинских таинствах (церемониях), где в образе Цереры, ищущей своей дочери Прозерпины, представляема была высочайшая любовь, взыскующая заблудшую душу. Лучшее в учении Шеллинга – это объяснение свободы на разных степенях ее развития. Свобода самопроизвольно действующая, упорная, выполняющая свои намерения вопреки Божественным планам, не есть лучшая и истинная, но гибельная, а высшая, идеальная свобода – та, которая тожественна с необходимостью, когда ею выражается и жизнь Божественная и вместе с сим имеет место свободное желание, удовольствие – жить в каждое мгновение этой жизнью, когда к этим побуждениям деятельности не примешиваются никакие другие побуждения. Далее душе принадлежит вечность, жизнь ее не должна окончиться настоящим периодом бытия, душа должна возвратиться в недра своего Начала. Это не будет бессмертие, допускаемое философами, которое сопровождается сознанием своей неделимости и воспоминанием прежней жизни; все это должно исчезнуть. Если и будут периоды, соединенные с воспоминанием прежней жизни, это все еще не есть цель души, но только продолженная смертность, за пределами которой должна начаться такая жизнь, в которой все будет забыто. Душе принадлежит собственно не бессмертие, но вечность. В настоящей жизни она приближается к состоянию вечности, когда погружается в умное созерцание (intellectuale), а это достигается не иначе, как через отрешение от всякого различия и множественности, которой наполняется душа. Ибо для нее составляет томление, когда она представляет все в виде противоположном, – две стороны, возвышающиеся одна над другой – дух и материю, добро и зло; это – понятия только рефлексии, которые не успокаивают духа, это – познание, объемлющее не вечное, а преходящее. Так душа приближается к вечности, когда отрешается от всех представлений ограничения и разности между вещами, и сама входит в тожественность, единство и гармонию, и уверяется, что истинное Существо, истинное Начало есть абсолютное (отрешенное) единство, тожество, безразличие. Это и составляет умное созерцание, которое и есть высочайшее в душе нашей. Все это – восстановленные мнения Неоплатоников, не во всем чистые и истинные.