– Ну и правильно! – неожиданно поддержала меня Марина. – Больше пока ничего не скажу… (Она хохотнула.) А то кое-кто сейчас рядом с тобой греет уши.
«Грубо, Марина. Очень грубо». Так подумала я, глядя на усмехающегося Леву, который действительно невольно стал свидетелем нашего телефонного разговора.
В последнее время с людьми стало происходить что-то странное. Или же это я начала прозревать. С большим опозданием. Возможно, я была слепа и многого не видела потому, что напрочь забыла, что такое быть бедной, думать о деньгах, о долгах. Мне же на самом деле деньги достались легко, просто упали на голову после смерти Ванечки. И я с помощью этих моих денег пыталась избавиться от одиночества. От тоски. Выдумала себе, что театр – моя семья. Да когда она была моей семьей?! Я там почти и не играла. И знала, что мне там радуются потому, что я – человек-праздник. Но как же я могла не понять, не прочувствовать, что весь театр, практически все, кого я знала и кто улыбался мне, жестко завидовали мне. Просто смертельно! Может быть, даже ненавидели меня! Да, конечно же, завидовали и ненавидели. А я, наивная, мчалась туда при каждом приступе тоски, когда некуда было податься, когда надо было выговориться или просто с кем-нибудь выпить. Игорь ушел – и я в слезах и соплях, как говорится, снова помчалась туда, в гримерку.
Гримерка – она всегда казалась мне каким-то теплым и пахнущим духами и пудрой пристанищем, женским мирком, где все друг друга понимают и поддерживают. Где можно переждать бурю, согреться душой с подружками.
Я вдруг вспомнила Соню. В тот вечер, когда мы все собрались в мастерской художника, она подошла ко мне в своем голубом комбинезоне, я еще удивилась странному ее наряду, и спросила меня: «Скажи, ты не хотела бы вернуться в театр?» Затем наплела, что якобы слышала, как Сазыкин разговаривал с кем-то обо мне по телефону, что-то там про роль девочки-подростка с трудной судьбой. Интересно, и когда же он собирался поставить пьесу о подростке? Да в нашем театре никогда в жизни не поставили бы спектакль на подобную тему. Любовь, отношения мужчины и женщины, фантасмагория, замешанная на шизофреническом бреду, эротика, граничащая с порнографией, а еще – жесткая критика всего, что происходит вокруг… Вот наш репертуар! Ни тебе классики, ни нормальных декораций или костюмов – чем страннее, скандальнее, тем, по мнению нашего режиссера, лучше и выигрышнее. Кажется, он намеревался перевести какую-то чуть ли не запрещенную пьесу про концлагерь… Или же это были только сплетни. Не знаю.
– Я не понимаю, что вообще вокруг происходит! – воскликнула я, усаживаясь к Леве на колени и обнимая его.
Это был приступ самого настоящего страха, и я, еще недавно относившаяся к Леве с недоверием, теперь прижималась к нему, пытаясь найти утешение и покой. Кто бы знал, какие противоречивые чувства я тогда испытывала – буквально ко всем! Мне казалось, что я иду по минному полю, не зная, где в очередной раз подорвусь, на каком человеке? Буквально за несколько дней весь мой мир, в котором я еще недавно чувствовала себя более или менее комфортно, населился людьми-оборотнями. Сазыкин, которого я считала талантливым и порядочным человеком, показал всю свою трухлявую сущность, оказался гнилым внутри – думаю, его сделало таким предательство Олега Смирнова, который увел за собой почти всю труппу и без того маленького театра. Соня погибла от руки любовника Жоры Логинова. А я-то всегда считала их с Володей образцовой парой! К тому же это в их квартире обнаружили яд!!! Какой на этот раз оригинальнейший спектакль с горой по-настоящему отравленных актеров придумал воспаленный мозг Сазыкина?
Жора – тот, может быть, вообще убийца. Такой милый, порядочный, любезный, обаятельный… Вот так взял и выбросил беременную женщину в окно. Марина? О ком она говорила по телефону со своей матерью? Кого имела в виду? А где ее воздыхатель, который подарил ей шубу? Шуба-то дорогая, настоящая! Значит, и мужчина был тоже настоящий. Вот только куда он подевался? Ни в больницу не приехал, когда ей зашивали бок после ранения, ни после не навестил. Откупился шубой и исчез? Хотя такое тоже возможно.
– Ты не переживай. Поезжай к своим родственникам в Париж, я тебе сейчас скину адрес в Шатийоне, где вы с Мариной сможете пожить, пока не уладите все свои дела. А когда я освобожусь немного, смогу прилететь, помочь, поддержать… Если нужно будет посоветоваться – звони в любое время. Если я буду ну очень занят, то потом перезвоню. Это не проблема. Ты должна успокоиться, понимаешь? К тому же здесь как-то уж слишком все накалилось, ты вон какая напуганная. Поездка тебе пойдет на пользу, вот увидишь!