После ухода доктора она, краснея, предположила:
– Возможно, она настолько боялась быть отравленной, что заранее приняла эти таблетки… И вообще это не отравление, это психосоматика, понимаете? Самовнушение.
Мне начинало казаться, что Клер меня околдовывает, гипнотизирует, говоря то, что мне хотелось бы услышать. Да, я не хотела слышать и знать, что меня хотят отравить, убить или прирезать. Я не хотела, чтобы Марина постоянно держала меня в напряжении, напоминая о приближающейся смерти. Я не хотела, чтобы мне мешали наслаждаться моим пребыванием в Париже. Мне не хотелось, чтобы кто-то мешал мне прочувствовать атмосферу жизни моего отца и его брата. А эту атмосферу, эту энергетику я могла ощутить, лишь находясь в квартире моего отца. Да-да, уж теперь-то я точно знала, что эта квартира принадлежит мне по праву, ведь когда-то ее подарил дяде мой отец!
– Клер, мне очень жаль, что наше знакомство происходит при таких обстоятельствах, честно!
– Да ничего… Вас можно понять. Думаете, я бы не запаниковала, если бы на меня обрушился шквал всех этих отравлений, убийств…
Я нахмурилась.
– Я имею в виду убийство жены вашего режиссера, Сони, кажется. Ведь ясно же, что ее кто-то столкнул в окно… Выбросил, как ненужную вещь. И уж это, сами понимаете, никак не могло быть связано с вами. Или я что-то не понимаю? Она-то не была одета в вашу одежду, ее не могли спутать с вами.
– Ну да. Это и утешает. Хотя все равно все это очень странно.
Мы с Клер решили, что, поскольку Марина должна еще некоторое время пробыть в клинике, нам нет никакого смысла дожидаться под дверями ее палаты и я могла бы вернуться в Париж.
– Я отвезу вас, Лара.
– Да, буду вам благодарна. Признаюсь, без Марины я буду теперь чувствовать себя здесь в абсолютной растерянности – я же совсем не знаю языка! Даже таксисту не смогла бы назвать адрес…
– Смогли бы, – улыбнулась Клер. – Но на всякий случай лучше было бы записать адрес на листочке, чтобы показывать его таксистам.
– Да, вы правы. Пожалуй, я так и сделаю.
Я заторопилась «домой». Да, я почему-то стала воспринимать квартиру моего дяди как свою. Почему бы и нет? Ведь мне ничего не мешало вступить в права наследования, расплатившись с долгами дяди и оформив все надлежащим образом. Но главное – Клер с дочерью, слава богу, не претендовали на эту квартиру, и я, возвращаясь в Париж, чувствовала себя более уверенно и спокойно. Даже то, что произошло с Тряпкиной в доме Клер, я тоже начала воспринимать как проявление ее беспокойства и страха быть отравленной вместо меня.
– Там Шери, наверное, проголодался… Хотя я оставила ему довольно много еды и воды, – рассуждала я в машине.
– Шери… Знаете что? Если он вам не нужен, мешает, то мы бы взяли его к себе. Собственно говоря, мы так и планировали. Просто соседка Миши после его смерти сразу забрала собаку к себе, и мы толком не договорились, что с ним делать дальше. Но мы бы его не оставили, это точно. Ах да, вспомнила, почему мы сразу не взяли его к себе. Шери после смерти хозяина затосковал, и когда мадам Жиро забрала его к себе, он сидел под дверями и просился обратно в квартиру. Она его впустила, он занял свое место в комнате, рядом с кроватью, устроился там и как будто бы успокоился. Или просто ему там было лучше, привычнее. Конечно, иногда ему приходилось покидать квартиру, мадам Жиро гуляла с ним… Думаю, Миша приплачивал ей за то, что она гуляла с собакой и при его жизни, поскольку его часто не бывало дома.
Мы катили по шоссе в Париж, и я с тоской вспоминала наши французские прогулки с Ванечкой, как же нам было тогда хорошо! У меня ничего, кроме ошеломляющей радости, тогда в душе не было. Никаких забот, хлопот и уж тем более страхов! Я вообще жила с Ваней как в раю. Как же жаль, что его больше нет и никогда не будет! Только его голос остался со мной – им теперь говорил со мной Лева. Вот интересно, если бы не «Ванин» голос, какой-то особенный мягкий тембр, позволила бы я себе это знакомство, близость? И как это так случилось, что я, буквально несколько дней тому назад познакомившись с Левой, уже воспринимала его как своего друга, видела в нем надежного человека? Разве я не слышала, как Марина разговаривала с матерью, произнося очень странные слова? «…Он ведет себя просто идеально, типа, влюблен… Конечно, мне непросто видеть, как они обнимаются, а уж когда закрываются в спальне, то и вовсе выть хочется, но я понимаю – так надо…» О ком она говорила? Эта схема просто идеально вписывалась в тот сюжет, который разворачивался в моей квартире, где нас было как раз трое, и это мы с Левой запирались в спальне… Хотя у Марины же был любовник…