Я могла бы проверить телефон Марины, заглянуть в него, чтобы понять, общаются ли они с Левой, но я не решилась это сделать. Если бы я обнаружила там роковые звонки или сообщения, весь мой мир обрушился бы. Получилось бы, что все вокруг только и делают, что предают и обманывают меня. К тому же, размышляла я, если бы между Мариной и Левой существовал какой-нибудь сговор, они понимали бы, что мне ничего не стоит заглянуть в тряпкинский телефон, а потому вряд ли стали бы так светиться, для связи Лева мог бы пользоваться другим номером, о котором мне ничего не известно.
Вот с таким тяжелым психологическим грузом подозрений я жила в то время. И это притом, что Марина считалась моей самой близкой подругой, а Лева вообще стал моим любовником и другом. И я им как бы доверяла, находилась рядом с ними, растворялась в них, делилась с ними всем, что со мной происходило и что я чувствовала, но, с другой стороны, всегда подозревала. Вот такие противоречивые чувства жили во мне, причиняя боль. Думаю, в то время меня спасал врожденный оптимизм, то, что называют «позитивом», хотя я не люблю это слово, я назвала бы это природной радостью жизни. Я всегда гнала прочь от себя дурные мысли и вообще старалась находить вокруг себя светлое, приятное, то, ради чего мы все, «человеки», и родились! Конечно, не обходилось без того, чтобы и эта моя внутренняя программа давала сбои. И тогда даже мне, оптимистке, было просто невыносимо, казалось, что я растеряла все свои душевные и физические силы. Так случилось, к примеру, когда умер мой Ванечка. Я считала его смерть величайшей несправедливостью. И когда говорила кому-нибудь об этом, то слышала в ответ одно и то же: где ты, Лара, вообще видела эту самую справедливость в жизни? Где-то, значит, видела. Чувствовала. А еще знала, что практически все мое окружение считает несправедливым то счастье, которое я обрела, когда повстречала Ванечку. То есть я – просто олицетворение той самой несправедливости, что раздражает даже мой ближний круг, не говоря уже об остальных. Должно быть, подсознательно я желала убедить всех в обратном, и именно потому довольно щедро делилась с окружающими теми благами, какие имела сама. Я хотела хоть немного уравновесить порции счастья, которые в непомерном объеме достались почему-то только мне. Разве что Ванечкой никогда и ни с кем не поделилась бы. Загрызла бы того, кто посмел бы у меня его похитить. Я такая.
…Шери встретил нас с Клер веселым повиливанием хвоста – он был как будто бы рад, что теперь не один. Я подсыпала ему корма, налила свежей воды, и он, пообедав, не спеша, с видом хозяина, отправился на свое место, коим была продавленная подушка, находящаяся возле кровати, у ее изголовья.
Клер тем временем осмотрелась. Покачала головой.
– А она тут похозяйничала, причем явно.
Я поняла, о ком идет речь.
– Много прибрала?
– Здесь было много старинных фарфоровых статуэток, они стояли на книжной полке, остались от прежних жильцов, кажется, здесь жила бабушка или прабабушка того самого Мещерского. Была старинная посуда, какие-то медные кастрюльки, фаянсовые кувшины для воды, много разных мелочей прошлого века… Или даже позапрошлого, ведь это очень старый дом… Мари, моя дочь, хотела забрать все эти вещи, но потом, когда огласили завещание, решила, что справедливо будет, если они достанутся вам. И вот, пожалуйста, ничего не осталось! Не кухня, а помойка – какие-то дешевые миски, кастрюли, тарелки… Хоть бы прибралась эта мадам!
– Думаю, она решила, что имеет право на все это, раз присматривает за собакой, – предположила я.
– Да вы знаете, сколько могут стоить эти статуэтки? Тысячи евро! Это же севрский фарфор! Здесь еще, вот тут, на холодильнике, стояла старая, запыленная такая голубая супница, просто роскошная! Уверена, эта старая кошелка выставила ее уже в интернете на продажу! И продаст по дешевке! Она же в этом ничего не смыслит!
– Так давайте я все это у нее выкуплю!
– Да я и сама бы это выкупила, но если я обращусь к ней с этим предложением, то она должна будет признаться в краже! А это, знаете ли, чревато…
– А мы поступим по-другому! Я-то вроде бы ничего об этом не знаю, а потому зайду к ней, просто по-соседски, увижу что-нибудь из того, что она могла бы украсть ли, забрать… И предложу купить, дам ей хорошую цену.
– А вот это уже отличная мысль!
– Поверьте, я смогу это сделать, а потом подарю что-нибудь из этих сокровищ вашей дочери – Мари.
Клер улыбнулась. Мне даже показалось, что глаза ее повлажнели. В эту минуту я почувствовала к ней почти родственные чувства.