– Знаете. – Родионов резко ударил по тормозам. – А ведь вы правы. Тогда куда едем?
– Сейчас я позвоню Сазыкину, спрошу, в каком состоянии Марина. Думаю, самое надежное будет – спрятаться у нее дома. Хотя бы пока. А там видно будет. Даже если она спит, поскольку напилась, как сказал Володя, то попробую разбудить ее, и вы отвезете нас к ней.
– Хорошо.
Я хотела назвать ему адрес, но он только ухмыльнулся, мол, это же адрес места преступления, как же мне его не знать.
Пока мы ехали с Родионовым, адвокат все расспрашивал, на какие средства вообще существуют маленькие экспериментальные театры, наверняка спонсируются частным образом? Я рассказала ему о том, как отказала Сазыкину в помощи, потому что Лева отговорил меня.
– Он совершенно прав. Кто-то ведь до этого помогал вашему театру, причем наверняка не просто так. У каждого мецената есть какие-то свои цели, пристрастия… Я, конечно, далек от этой темы, но у меня есть один приятель, очень богатый человек, так вот он вкладывает в один небольшой театр очень большие деньги, но, скажу честно, не ради искусства, а исключительно ради своей любовницы, которая играет там все главные роли. Но, повторю, это совсем маленький театр, возможно, такой же, как и ваш «Лероле».
– О! Вы даже выучили название нашего театра?
– Пришлось. Все же крутится вокруг театра. Сначала отравили Горную, затем пытались отравить подругу вашего художника, потом напали на вашу подругу Тряпкину, убили Софью Сазыкину… У меня, знаете, создалось такое впечатление, что чем меньше театр, тем амбициознее там главный режиссер, да и обстановка какая-то нездоровая, прямо ядовитая… Это я к чему веду? Возвращаюсь к теме меценатства. Понимаете, Ларочка, в России существуют крупные меценаты, люди с большой буквы, и они поддерживают не какие-то маленькие театрики или пьесы со своими любовницами в главной роли, нет! У них другой масштаб, другие, более благородные цели! И их имена останутся в истории! Один очень известный меценат, к примеру, и я точно это знаю, тратит на благотворительные цели сотни миллионов долларов, вы только вдумайтесь! Такие, как он, поддерживают крупные государственные театры, музеи, спорт, участвуют в помощи тяжелобольным детям, финансируют программы стажировки студентов, платят победителям международных олимпиад, помогают пенсионерам, ветеранам, дают деньги на реставрацию воинских памятников…
Я слушала его, и мне становилось не по себе. Получалось, что он как бы упрекал меня в том, что я чуть было не вложилась в никому не нужный и уж точно амбициозный личный проект Сазыкина, вместо того чтобы подумать о чем-то более серьезном и важном. А если бы он знал мою историю, то мог бы предположить, что и Ванечка мой вкладывался в театр, чтобы только мне дали роль, причем далеко не главную.
– Ларочка, вы только не подумайте, что это камень в ваш огород! Нет, что вы! К тому же у вас у самой еще много не реализованных личных планов… Вам пока точно не до благотворительности!
Я вспыхнула.
– Что вы имеете в виду?
– Рано или поздно у вас будет семья, дети, а потом внуки… И вам надо будет позаботиться о них. Но уж никак не о Сазыкине вашем!
Я хотела ему возразить, что-то сказать, но он, похоже, уже и сам смутился, понял, что лезет не в свое дело, а потому быстренько свернул разговор, переменил тему.
– Еще хотел спросить, а директор-то в театре есть? Разве не он должен добывать деньги?
– Да директор там – как болванчик какой-то. Он следит за тем, чтобы воду и электричество не отключили за неуплату, чтобы зарплату актерам и остальному персоналу выплачивали вовремя, он во всем подчиняется Володе и уж точно не умеет добывать деньги.
– То есть получается, что ваш театр полностью существует на средства частных лиц?
– Нет-нет… Я как-то слышала, что наш театр поддерживает государство, существуют какие-то субсидии или льготы по аренде, точно не могу сказать, но вроде бы и в этой сфере все делается благодаря определенным связам того же Сазыкина или…
– …или Логинова, – заключил он. – Логинова!!! Вот так-то вот, Ларочка. В сущности, это все, что я хотел услышать.
Дверь открыл Володя. Он несколько секунд смотрел на меня, как на привидение. От него пахло алкоголем, да так, словно водка или что он там выпил, струилась у него по жилам. Лицо его за те дни, что мы не виделись, изменилось, стало одутловатым, несвежим, а кожа покрылась мелкими морщинками. Он постарел!
– Ба! Какие люди! Глазам своим не верю!
Сазыкин перевел мутный взгляд на Родионова, прыснул в кулак. Открыл уже рот, чтобы наверняка сказать какую-нибудь гадость, но я опередила его: