Я никогда не влюблялась так прежде.
Я никогда.
.
.
я подняла глаза к потолку, для того, найти хоть что-нибудь, что мне поможет набраться мужества и продолжить, ничего не найдя, я глубоко вздохнула, прежде чем встретиться с ним взглядом.
— У меня никогда не было такого сильного чувства к кому-то.
И если я позволю себе сохранить эти чувства к тебе.
.
.
Лицо Винсента было спокойно, но в глаза были полны отчаяния, пока он ждал приговора, которое, он понимал, обязательно последует.
Я заставила себя продолжить.
— Я не могу представить как переживать то, что произошло сегодня постоянно.
А когда настанет твоя очередь, все будет только хуже.
Я не смогу спокойно смотреть как ты снова и снова умираешь.
Это слишком сильно напоминает мне смерть родителей.
Я задыхалась от своих слов и начала плакать, а Винсент подошел ко мне, но я вытянула руку, останавливая его.
— Если бы я в итоге полюбила тебя, то я не смогла бы так жить.
В вечной агонии.
Понимания, что ты воскреснишь, или как там это называется, может оказаться недостаточно, чтобы снова и снова переживать твою смерть.
Ты не можешь просить меня об этом.
я не смогу так жить.
Я резко поднялась на ноги и, утирая слёзы, побрела к двери.
Он проследовал за мной, тихо прошел по коридору в прихожую и неподвижно встал, как я взяла свою куртку со скамейки и начала бороться с дверной ручкой.
Винсент открыл для меня дверь и, положив руки на мои плечи, осторожно развернул меня к себе.
— Кейт, пожалуйста взгляни на меня.
Я не могла поднять свои глаза и посмотреть ему в лицо.
— Я понимаю, — сказал он.
Наконец, я подняла глаза и посмотрела ему прямо в глаза.
Его глаза были холодными.
пустыми.
— Прости за ту боль, которую я причинил тебе, — прошептал он, и сбросил руку с моего плеча.
Я развернулась и пошла, пока у меня всё ещё оставались силы уйти от него, а когда ворота за мной захлопнулись я побежала.
Глава 22
Я добралась до своей комнаты, не увидевшись ни с бабушкой и дедушкой или с Джорджией, и заперлась у себя.
я свернулась калачиком в углу кровати, время казалось остановилось.
Я чувствовала как меня разрывает между уверенностью, что я всё сделала правильно, и мучительным сомнением, что в течение десяти минут я разрушила какие-либо шансы, которые, возможно, имели надежду на светлое будущие.
На любовь.
Хотя я знала его не долго, я чувствовала, что если всё продолжалось, я бы влюбилась в Винсента.
В этом не было никаких сомнений.
И если это принять за отправную точку, я понимала, что это не был лишь какой-нибудь легкомысленный романчик.
Мое сердце было бы уничтожено.
Я была в этом уверена.
И испытывая всё это к нему, я не могла рисковать, с болью смотреть, как его неоднократно ранят, убивают или даже уничтожают.
Он говорил, что это возможно: Его бессмертие имеет свои ограничения.
Потеряв маму и папу, я отказываюсь терять кого-то еще из тех, кого я люблю.
Старое изречение звучало уже по-другому.
Оно должно было звучать так: Лучше не любить совсем, чем полюбить и потерять любовь.
Я сделала всё правильно, успокоила я себя.
Так почему я чувствую что совершила самую большую ошибку в своей жизни?
Я закуталась в одеялом коконом и медленно погрузилась глубже в свои страдания.
Я позволила боли, поглатить меня.
я это заслужила.
Мне не следовало никогда открываться.
Спустя несколько часов, постучала Мами, сказав, что пора ужиать.
Какое-то мгновение я успокаивала свой голос, а потом прокричала, — Мами, я не голодна.
— Спасибо! — через несколько минут послышался тихий стук в дверь.
— Можно нам войти? — послышался голос Джорджии с другой стороны, и не, дожидаясь ответа, моя сестра с бабушкой зашли на цыпочках в мою комнату.
Сев по обе стороны от меня они обняли меня и ждали.
— Всё из-за Мамы с Папой? — наконец спросила Джорджия.