— Что вы там свистите? — обернулась к нему Раменская.
— Песенку-считалочку. Знаете такую? — сказал он и запел:
Дважды два четыре дважды два четыре
Это всем известно в целом мире
Дважды два четыре дважды два четыре
Это всем известно в целом мире
Дважды два четыре дважды два четыре
А не три а не пять это надо знать
Дважды два четыре дважды два четыре
А не шесть а не семь это ясно всем
Трижды три навеки девять
Ничего тут не поделать
— Фу, какая глупость! — облила она его презрением. — Замолчите немедленно, пока я не подумала, что вы умственно отсталый.
— Да ничего, я переживу, — сказал Андрей, но петь и насвистывать перестал.
«Чёрт знает что за предки у дока! — сердито подумал он. — Отец не от мира сего и постоянно витает в облаках, зато мать такая стерва, что негде пробу ставить. Нет, док! Ты уж извини, но что-то мне не хочется иметь дело с твоей семейкой».
Глава 12
ГЛАВА 9. Бусы и дикари. Знаковая серия, значит, должны быть плотские утехи, как это принято в корейских дорамах
В лаборатории Слоневского оказался не просто второй вход-выход, здесь был лифт. Они спустились куда-то ещё ниже и вышли в громадное помещение, чьи стены терялись в висящей в воздухе молочной дымке. По ощущениям Андрея она и пахла как кипячённое молоко, к тому же с едва уловимым привкусом клубники. Время завтрака давно уже прошло, и в животе у него заурчало от голода. «Жрать хочется, аж сил нет!» — он покосился на Раменскую.
— Марианна, вы будете сильно разочарованы, если я скажу, что мне пофиг на эту вашу зелёную жижу и что я предпочёл бы хороший кусок мяса?
Раменская слегка улыбнулась.
— Запах флуорисцита так действует на всех. Может, немного потерпите?
— Если немного, то потерплю, — согласился Андрей. Правда, желудок был против и выдал ему громкую протестующую тираду, но он лишь вздохнул.
Флуорисцит был не в спичечном коробке, как можно было ожидать после слов Слоневского, сравнившего его с калифорнием 252. Его было довольно много, и он находился в прямоугольном бассейне, в котором, как выяснилось позже, было десять на двадцать метров. Правда, он был размазан по его дну слоем в полметра. Но всё равно это было уже внушительное количество, которое наводило на мысль о скорых промышленных масштабах добычи флуорисцита.
Пока Андрей смотрел на светящуюся зелёную жижу, прикидывая, сколько из неё можно будет наделать чипов и, следовательно, суперсолдат, Раменская тем временем подошла к приборному стенду, связанному с бассейном.
— Что вы хотите? — спросила она и насмешливо перечислила: — Дом, машину, вертолёт, моторную лодку, банковский сейф с зелёными бумажками?.. Что? Всё это не устраивает? Слишком мало? Тогда могу предложить менее тривиальные варианты обогащения. Например, пещеру с сокровищами Алладина или её осовремененный вариант Бриллиантовую кладовую Эрмитажа.
— Пещеру с сокровищами, — сказал Андрей после краткого раздумья.
— Хорошо. Будут вам сокровища арабского голодранца. Только не советую соваться к ним без заветного сезама. Процесс завершается не сразу, и вы рискуете стать частью сказки.
Она нажала на одну из картинок, всплывших на мониторе, и флуорисцит пришёл в движение.
Это было не самое грандиозное зрелище из тех, что ему доводилось видеть, но Андрей не мог оторвать глаз от происходящего действа. Он позабыл обо всём — о голоде, что терзал его больной желудок, о сложном выборе, который ему предстояло сделать, о десяти годах, проведённых среди самой гнусной человеческой грязи. Он позабыл обо всём, — ведь его глазам предстала сама госпожа История, которая готовилась совершить резкий поворот и этим грозила потрясти весь мир до основания.
Будто чудовищный спрут, флуорисцит дрожал и бугрился, выбрасывал многочисленные щупальца; они свивались друг с другом, на мгновение образуя причудливые композиции, и тут же распадались, не давая мозгу понять, на что же это было похоже.
И вот время настало. Процесс убыстрился, уже не щупальца, а ломанные линии пластов накладывались друг на друга и заметно бурели, приобретая окраску горной породы. Наконец устье пещеры сформировалось и в её глубине заблестело золото, перемежаемое драгоценными камнями. Правда, без огранки они выглядели невзрачными — просто булыжники и цветное стекло, обкатанное морем до потери прозрачности.
— Ну как? — спросила Раменская.
— Выглядит правдоподобно.
Склонившись, Андрей поднял золотой слиток — как и положено, тот был тяжёлым и гладким на ощупь. Он бросил его и зачерпнул горсть красных камней. Это были рубины.
— Даже с включениями. Совсем как настоящие, — заметил он.
— Они и есть настоящие. Если хотите, можете взять. Ювелиры дадут вам за них приличную сумму, — сказала Раменская, как коршун наблюдающая за ним.
— Нет, не хочу. Драгоценности из флуорисцита ничем не лучше стеклянных бус, с помощью которых европейцы обманывали несчастных дикарей. Они ничего не стоят, — Андрей швырнул рубины в пещеру.
— Ничего не стоят? — резко, почти злобно сказала Раменская. — А вы представляете, сколько стоит флуорисцит? А гений моего мужа, по-вашему, тоже ничего не стоит?
— Марианна, пожалуйста, не сердитесь! Я не хотел вас обидеть, — спохватился Андрей.
— Так всегда говорят, когда хотят нахамить или уже нахамили, — Раменская опустила ресницы, пряча гнев, и холодно добавила: — Думаю, вы уже достаточно увидели.
Она нажала на испытательном стенде соответствующую кнопку, и пещера с сокровищами вновь расплылась слабо светящейся зелёной жижей.
«Значит, процесс утилизации сырья уже достаточно проработан. Дело за малым, нужно поставить на поток производство флуорисцита и… тогда начнётся промышленный армагеддон, который хорошо, если ограничится малой кровью. Хотя ума не приложу, как власти будут предотвращать производство оружия, когда флуорисцит будет также доступен, как вода из крана», — подумалось Андрею, пока он шёл за стремительно шагающей Раменской.
Когда они вернулись в лабораторию, Лапочкина там уже не было — зато была Жанна.
— Всё, наговорились? — нетерпеливо вопросила она, глядя на Андрея, и, когда он кивнул, направилась к выходу.
— Спасибо за информацию и познавательную экскурсию, — сказал он её родителям.
Судя по виду, они ожидали, когда он уйдёт, и поспешил следом за девушкой.
— Извини, если мама была с тобой груба, — сказала Жанна, когда они отошли на приличное расстояние от дверей лаборатории.
— Разве ж это грубость? Так, беззлобное интеллигентное шипение. Ты бы слышала, что говорят мужики, когда их припирают обстоятельства. Порой новобранцы выдают на гора́ такой красочный мат, что даже бывалые зеки краснеют.
Но Жанна не приняла его шутливый тон.
— Андрей, будь с ней осторожней. Уж я-то её знаю, — она помолчала. — Извини, что солгала, но это она покалечила отцу руку. И это при том, что она очень его любит.
— Понятно.
— Что тебе понятно?
— Что тебе туго приходится с родителями. Особенно с матерью-психопаткой.
— Да нет! Она не психопатка, просто очень нервная. Когда что-нибудь слишком выводит её из себя, она не может себя контролировать. Вот и всё! — горячо запротестовала Жанна, хотя было видно по лицу, что на этот раз она лжёт самой себе.
«Выходит, док в семье золушка, а не принцесса, как можно было подумать», — пожалел её Андрей.
— Бедняжка моя! — с нежностью сказал он и без лишних слов прижал девушку к стене.
— Ты что делаешь? — запротестовала она, когда вслед за поцелуями он расстегнул молнию на её комбинезоне и втолкнул в ближайшую дверь.