— Кому адресовано? — голос Шейна прозвучал излишне резко, и бармен сразу ощетинился:
— Откуда я знаю, мистер? Не мое это дело, я этим и не интересуюсь. Я их только положил на кассу вместе с тремя долларами и отдал посыльному, когда он пришел. А что в этом плохого?
Шейн перевел дух и сказал:
— Ничего. Вы уверены, что не видели ни одного из имен? Я мог бы заплатить вдвое.
— Я бы не отказался,— в голосе бармена прозвучало искреннее сожаление о том, что он не был более любопытен.— Я даже не взглянул.
— Как выглядел этот человек?
— Как оборванец,— сразу ответил бармен.— Одет в рваный пиджак, и ему не мешало бы постричься. Худой и на вид голодный. Черт, я не обратил на него особого внимания. Лет двадцати пяти, может, тридцати. Типичный попрошайка.
— Вы никогда его здесь не видели?
— Уверен, что нет. У меня очень приличная публика,— бармен с гордостью оглядел бар и троицу у другого конца стойки.— Сейчас-то пустовато, а полчаса назад битком было набито.
— Но вы узнали бы его, если бы он снова появился? — упорствовал Шейн.
Бармен прищурил голубые глаза:
— Думаю, узнал бы.
— Вы заработаете десять таких бумажек, как та, что у вас в руках, если позовете полицию, когда он тут объявится, и будете держать его, пока не подоспеют полицейские.
— Ладно,— сказал бармен неохотно.— Если он интересует полицию…
— Вот именно,— настойчиво сказал Шейн и допил свой стакан.
Когда они вернулись в машину, Тимоти Рурк обеспокоенно заметил:
— Как я понимаю, продвинуться не удалось.
— Ты прав, черт возьми. Тот, кто послал записку, постоянно заметает следы. Какому-то бродяге со скамейки в парке дали возможность получить удовольствие на целых десять долларов, вывив в баре и позвонив в «Вестерн Юнион».
— Записки,— произнес Рурк. Они повернули за угол и направились к востоку, на Четвертую улицу.— Кому предназначалась вторая?
Шейн пожал плечами:
— Тебе, может быть,— если кто-то разнюхал, что ты сегодня вечером был со мной и именно ты фактически ограбил могилу.
— Никто этого не знает. Присягнуть могу, что никто меня там не видел.
— Люси знала, что ты пойдешь со мной,— напомнил Шейн, и после этого оба молчали до тех пор, пока Шейн не отпер квартиру Люси на первом этаже дома в восточной части Бискайского бульвара,— отпер тем самым ключом, который Люси дала ему много лет назад и которым он никогда до сих пор не пользовался.
Входная дверь вела прямо в большую, но тем не менее уютную гостиную с двумя окнами, выходящими на улицу. Под окнами стоял диван с мягкими подушками, перед ним низкий кофейный столик. Шейн включил верхний свет; они с Рурком молча стояли рядом, обшаривая глазами комнату в поисках каких-либо признаков беспорядка, следов борьбы или оставленного Люси намека на то, где она находится.
Ничего не было. Комната выглядела точно такой же, какой Шейн видел ее столько вечеров в прошлом, когда он оставался у Люси после совместного обеда или поздно вечером наслаждался стаканчиком спиртного перед тем, как идти на свою холостяцкую квартиру.
Совершенно спокойно и чересчур тихим голосом, обнаружившим, однако, всю силу чувств, которые он испытывал, Шейн сказал:
— Останься здесь, Тим. Я хочу обыскать квартиру один. Может быть, где-нибудь что-то есть. Что-нибудь я найду.
Тим ответил неловко:
— Конечно, Майкл. Все правильно.
Он прислонился к дверному косяку, отыскал сигарету и зажег ее, наблюдая, как Шейн не торопясь удаляется от него, высокий, с прямыми плечами и выдвинутым вперед подбородком.
Детектив заметил три окурка в хрустальной пепельнице на кофейном столике рядом с тем местом, где обыкновенно сидела Люси, когда они вместе проводили время в ее квартире. Чтобы столько выкурить, ей нужно часа два, подумал Шейн и решил, что она, вероятно, пришла после неспешного обеда и отдыхала в течение этого времени, прежде чем снова выйти из дома. На стеклянной поверхности стола рядом с пепельницей виднелся высохший круглый след. При своей закоренелой опрятности Люси никогда не оставила бы этот кружок неприкосновенным, если бы она закончила питье и без помех собралась в постель.
Он прошел в маленькую кухню, нашел все в обычном порядке, за исключением высокого бокала с остатками янтарной жидкости на дне, стоящего на сушилке над раковиной. Опять-таки Люси непременно сполоснула бы его и перевернула вверх дном, если бы уходила из дома без спешки. Шейн дотянулся длинной рукой до буфета напротив раковины, извлек бутылку коньяка, который Люси всегда держала для него, и рюмку. Вылив остатки нагревшейся жидкости из стакана в раковину, он достал два кубика льда из холодильника и опустил их в высокий стакан. Плеснул коньяку, добавил чуточку воды из-под крана и наполнил рюмку почти до краев.
Рурк все еще стоял у двери, когда Шейн снова вошел в гостиную. Держа бокал, Шейн сказал весело:
— Хочешь промочить горло, пока я осмотрю спальню?
— Конечно,— отозвался Рурк, подходя к нему.— Что-нибудь выяснилось?
— Очень мало. Люси была здесь… одна. Часа два после обеда. Она отдыхала и ушла из дома в большой спешке.
— Ее вынудили? — Рурк взял рюмку, испытующе глядя в лицо Шейна.
Тот пожал плечами:
— Думаю, нет. Там стоит стакан… он должен был стать условным знаком для меня. Люси знала, что я поблизости.
Он глотнул коньяку и подошел к телефону. Посмотрел на чистый белый блокнот рядом. Никаких записей, никаких номеров, даже машинальных росчерков. Впрочем, Люси и не имела привычки попусту марать бумагу, напомнил он себе.
Шейн вошел в чистенькую спальню, в которой единственным признаком смятения или спешки была пара меховых тапочек, лежавших на боку на расстоянии шага от кровати. Шейн помнил, что она надевает их сразу, как только входит в квартиру, и меняет на туфли перед тем, как выйти на улицу. Это второй признак того, что уход был поспешным, но не обязательно вынужденным.
Он подошел к стенному шкафу, открыл его и мрачно осмотрел содержимое. Боевой порядок платьев и верхних вещей на вешалках ничего ему не сказал, но он заметил на полке чехол для ночной сорочки и понял, что она долгое время просидела, не застегивая его.
Ванная была, как всегда, безукоризненно прибрана и ничего ему не сказала. Когда Шейн вышел оттуда, глубоко посаженные глаза Рурка, сидевшего в кресле, смотрели на него с лихорадочным блеском, как бы спрашивая: «Что ты об этом думаешь?»
Шейн вздохнул, сел на диван, глотнул коньяку.
— Она пришла одна и отдыхала час или около того, а потом очень поспешно выскочила из дома. Не думаю, что она хотела пойти куда-то в определенное место, Тим. И у нее было желание оставить мне некий знак.
Зазвонил телефон. Рука Шейна непроизвольно дернулась, и коньяк пролился на ковер. В два прыжка он пересек комнату и схватил телефонную трубку:
— Алло!
Женский голос, ответивший ему, был глубоким и низким.
— Это вы, мистер Шейн?
— Да.
— В вашем отеле мне дали этот номер. Генриетта Роджелл.
Шейн снова сказал:
— Да?
— Я немедленно должна вас видеть. В «Уолдорф Тауэрс». Это не телефонный разговор.
В ее голосе была непререкаемость, и Шейн не стал терять времени на бесполезные возражения. Он сказал:
— Через несколько минут буду, мисс Роджелл.
Рурк был уже на ногах и допивал свою рюмку.
По дороге к двери Шейн выпалил:
— «Уолдорф Тауэрс», Тим. Подбрось меня туда, а свою машину я заберу с пристани позже.
Глава IX
Генриетта встретила его в дверях своего номера, одетая в вылинявший серый купальный халат мужского покроя, туго подпоясанный вокруг худой талии, в удобных ковровых шлепанцах на босу ногу. Ее волосы с проседью не были заколоты в пучок, а собраны сзади и завязаны черной ленточкой в подобие конского хвоста. Выбившиеся пряди свободно висели по сторонам лица, смягчая суровость черт.
Шейн вошел в красиво отделанную и приятно обставленную гостиную. Генриетта закрыла за ним дверь и, широко шагая в своем халате, развевавшемся вокруг худых жилистых лодыжек, направилась к стеклянному кофейному столику перед диваном.