Хотя минутку! Где был человек, давший оборванцу записки и десять долларов, когда тот находился в баре? Очевидно, они должны быть совершенно незнакомы. Единственный безопасный способ устроить нечто подобное — это караулить где-то рядом, подцепить человека с улицы, который никогда тебя прежде не видел и не имеет возможности указать на тебя пальцем, если его схватят. Но как узнать, можно ли доверить такому оборванцу выполнить задание и потратить три из драгоценных десяти долларов на доставку записок?
Очевидный ответ: вы не доверитесь ему,— во всяком случае не полностью. Вы должны довести его до притона вроде «Трилистника» и втолкнуть туда с подробными инструкциями, а потом идти за ним и скромно попивать винцо в баре, наблюдая, как он звонит в «Вестерн Юнион», дабы увериться, что он оставил деньги и записки, как договаривались. Или на худой конец вы околачиваетесь поблизости на улице, чтобы проконтролировать его действия.
Когда Шейн дошел до этой точки в своих рассуждениях, он был уже в пиджаке и на пути к двери.
«Трилистник» был еще открыт, когда он явился туда во второй раз. Тот же самый бармен так же апатично стоял на своем посту. Теперь было занято пять табуретов, из них два — женщинами, которые, хихикая, кокетничали с тремя мужчинами, горевшими желанием оплачивать их выпивку.
Бармен признал рыжеголового и вопросительно выглянул из-за коньячной бутылки. Шейн кивнул, бармен налил ему и не забыл поставить рядом со стаканом коньяка стакан с водой. После этого бармен спросил, облокотившись о стойку:
— Вы напали на след того парня, про которого спрашивали?
Шейн покачал головой:
— За этим я и вернулся. Хочу спросить, не вспомните ли вы об этом проклятом случае что-нибудь такое, что могло бы мне помочь?
— Извиняюсь, мистер, я вам в тот раз все сказал, что мог.
— Мне еще кое-что пришло в голову. Вы были очень заняты, когда он здесь ошивался? Не торопитесь, подумайте хорошенько,— настаивал Шейн.— Вы были очень заняты или нет?
— Вроде средне, сдается мне,— бармен наморщил лоб.— В это время у нас изрядная толкучка. Обычное дело.
— Я помню, вы это говорили,— подбодрил его Шейн.— Так, может, вы заметили человека, который пришел примерно в то же время, что и бродяга. Пропустил стаканчик или два, пока оборванец был там, а потом ушел вслед за ним?
— Понял, что вы имеете в виду,— пробормотал бармен; он еще больше наморщил лоб и полузакрыл глаза, добросовестно стараясь сосредоточиться.— Хотите знать, не приглядывал ли за ним кто другой, чтобы, значит, он позвонил в «Вестерн Юнион» и оставил мне письма?
— Совершенно верно. Вспомните что-нибудь такое, и я буду считать вас настоящим детективом.
Польщенный бармен усугубил свои умственные усилия. Шейн тянул спиртное и с надежной ждал. Наконец бармен покачал головой:
— Ничего не вспоминается. Я уж думал-думал, ничего на ум не приходит. Толкучка была будь здоров. Как никогда. Но не припомню, чтобы кто из здешних особо глазел на оборванца.
— Думайте, думайте,— настаивал Шейн.— Вот я вам сейчас опишу кое-кого.
Для начала он обрисовал Чарльза, закончив так:
— Вы его, конечно, должны были заметить. Ему только-только выбили два зуба, с одной стороны на лице ссадина, а возможно, и повязка.
Бармен решительно покачал головой.
— Я бы его запомнил. Ничего похожего.
Без особой надежды на успех Шейн сказал:
— Попробуйте припомнить еще двоих по этим приметам.
Он обрисовал как можно точнее Гарольда Пибоди и Марвина Дейла, по мере своего описания сознавая, насколько обыденно они выглядят и как маловероятно, чтобы они могли привлечь особое внимание занятого делом бармена.
Когда тот снова с сожалением покачал головой, Шейн допил свой стакан и подтолкнул к бармену пятидолларовую бумажку.
— Спасибо, что пытались помочь. Попробуем еще разок прорваться с другой стороны. Вы сказали, что малому было лет двадцать пять — тридцать и что не мешало бы ему постричься. Одет в драный пиджак и выглядит голодным. Насколько голодным?
— Да черт его знает,— бармен сделал неопределенный жест рукой.— Вы понимаете, как это бывает. Это просто так говорится.
— Я имею в виду вот что,— терпеливо продолжал Шейн.— Выглядел ли он как человек, который больше нуждается в том, чтобы плотно поесть, чем в том, чтобы было где переночевать? Видите ли, когда он вышел отсюда, у него было около шести баксов,— объяснил Шейн.— Я пробую поставить себя на его место и понять, куда бы он держал курс, чтобы потратить эти деньги. Поискал бы, где выпить? — Шейн медленно покачал головой.— Он мог найти это прямо здесь с тем же успехом, что и в любом другом месте. Еда… или ночлег?
— С шестью долларами он мог бы купить и то и другое не выходя с Майами Авеню,— заметил бармен.— Полно мест вдоль по улице, где он мог бы набить брюхо на доллар или два и получить ночлег за доллар сверх того.
Шейн хмуро кивнул. Он понимал, что бессмысленно надеяться проследить за человеком после того, как он вышел из «Трилистника» с дешевым пойлом в желудке и шестью долларами в кармане. Но он все же должен был попытаться. Томительно-долгие ночные часы еще предстояли ему, и он чувствовал бы себя менее несчастным, делая хоть что-нибудь, а не просто дожидаясь наступления дня.
Вот он и пытался. Он оставил машину припаркованной напротив «Трилистника» и двинулся сначала по восточной стороне Майами Авеню, обрабатывая шесть кварталов к северу, останавливаясь у каждой лавчонки или питейного заведения, упрямо взбираясь на один-два пролета лестницы в каждом дешевом отеле, повторяя снова и снова свои вопросы и получая все те же отрицательные ответы.
Через шесть кварталов он перешел на западную сторону и обработал дома в обратном направлении, дойдя до «Трилистника» по противоположной стороне и продолжая двигаться на юг к Флэглер-стрит. Там он снова вернулся на восточную сторону и пошел по направлению к «Трилистнику». К тому времени, как он совершил полный круг, уже совсем рассвело, и все бары и закусочные закрылись.
Было еще слишком рано, чтобы предпринять что-то еще, поэтому, он повернул направо на Четвертую улицу, продолжив свой опрос в меблированных комнатах по ее южной стороне на протяжении трех кварталов. Потом он вернулся по северной стороне, пересек Авеню, прочесал еще три квартала, а потом возвратился к своей машине. Было уже больше семи часов, когда он снова сел за руль и направился к своему отелю. Щеки его запали от усталости, глаза покраснели от бессонницы, а в результате — ровным счетом ничего.
Но все же он пытался что-то делать. Вернувшись в комнату, он прошел мимо стола с бутылкой коньяка в крохотную кухню и поставил на огонь маленький чайник. Отмерив шесть полных ложек тонко смолотого кофе, он подождал у плиты, пока закипит вода, и залил ее в кофеварку. Потом отправился в ванную, сбросил одежду, тщательно побрился, принял обжигающе горячий душ, чередуя его с самым холодным, какого только можно добиться в Майами.
После этого он уселся в гостиной с кружкой крепкого черного кофе и стал ждать телефонного звонка.
Глава XI
Телефон наконец зазвонил. Как и предполагал Шейн, это был Уилл Джентри.
— Я только что получил результаты вскрытия, Майкл.
— Ну и?…
— Джон Роджелл умер от сердечного приступа.
Напряжение схлынуло, и Шейн горестно запустил пальцы в свою рыжую шевелюру.
— Никаких сомнений?
— Ни малейших. Док Хиггинс проделал полное и скрупулезное исследование. У Роджелла остановилось сердце… доктор Дженсон так и предостерегал: нечто подобное может случиться, если Роджелл в его возрасте и при его сердечном заболевании женится на молодой женщине.
— Тогда за каким чертом кто-то пытался накормить Генриетту стрихнином и похитил Люси, лишь бы предотвратить вскрытие?! — гаркнул Шейн.
— Извини, что я смеялся над этим, Майкл. Он умер из-за остановки сердца, потому что проглотил по крайней мере полную чайную ложку настойки дигиталиса. Смерть наступила примерно через полчаса.