Американская школа в Париже — это одно из тех странных местечек, где эмигранты сбиваются вместе, защищаясь от чужого мира, и стараются делать вид, что они по-прежнему дома. Я видела в этой школе прибежище потерянных душ. Моя сестра смотрела на нее как на возможность завести побольше интернациональных друзей, к которым можно будет ездить в гости, в их родные страны, после окончания занятий. Джорджия обращалась с друзьями как с неким снаряжением, весело меняя одно на другое по мере необходимости, — не то чтобы намеренно, просто она ни к кому особо не привязывалась.
Что касается меня, то, будучи моложе, я знала, что мне предстоит провести два коротких года с этими людьми и что некоторым из них придется вернуться домой еще до того, как закончится учебный год.
В общем, едва войдя в тяжелые двери школы в первый день занятий, я прямиком отправилась в канцелярию, чтобы узнать расписание, а Джорджия сразу подошла к компании девушек, выглядевших слегка напуганными, и принялась болтать с ними так, словно знала их всю жизнь. В общем, наше положение в школе определилось в первые же пять минут.
Я не ходила в музеи с тех самых пор, как встретилась с Винсентом в музее Пикассо, и потому меня охватил легкий трепет, когда я однажды днем, после занятий в школе, подошла к Центру Помпиду. Наш учитель истории задал нам написать рефераты по каким-нибудь событиям, случившимся в Париже в двадцатом веке, и я выбрала волнения 1968 года.
Скажите «май шестьдесят восьмого», и любой француз тут же подумает о всеобщей бессрочной забастовке, парализовавшей экономику Франции. А я решила сосредоточиться на продолжавшемся неделю жестоком столкновении полицейских и студентов университета Сорбонна. Нам было предложено писать работу от первого лица, как будто мы сами участвовали в событиях. И потому вместо того, чтобы рыться в исторических монографиях, я решила просмотреть газеты тех дней, чтобы найти для себя подходящую фигуру.
Нужные мне материалы хранились в большой библиотеке, находившейся на втором и третьем этажах Центра Помпиду. Но поскольку остальные этажи занимал Национальный музей современного искусства, я предполагала объединить выполнение школьного задания со вполне заслуженным мной осмотром интересных произведений.
Устроившись в одной из библиотечных кабинок, я быстро просмотрела несколько микрофильмов о самых богатых событиями днях массовых беспорядков. Десятого мая произошли самые яростные схватки полиции и студентов. Я сделала несколько выписок, потом вернулась к заголовкам, выбирая передовицы. Трудно было представить, что такие жестокие события могли произойти совсем рядом, на другом берегу реки, в Латинском квартале, в пятнадцати минутах ходьбы от того места, где я сидела.
Я сменила подборку статей. Восстание было подавлено четырнадцатого июля, в День независимости Франции. Многие студенты, а заодно и туристы, приехавшие на праздник в Париж, оказались в больницах. Я сделала еще несколько выписок, а потом вернулась к тем двум страницам, на которых были напечатаны некрологи, к которым прилагались черно-белые фотографии.
И тут я увидела…
Примерно в середине первой страницы. Это был Винсент. Волосы у него были немного длиннее, чем теперь, но в остальном он выглядел точно так, как месяц назад. Оледенев, я прочитала текст.
«Пожарный Жак Дюпон, девятнадцати лет, родившийся в Ла-Боле, в Западной Луаре, погиб во время дежурства прошлой ночью, когда участвовал в тушении пожара. Здание, судя по всему, было подожжено взбунтовавшимися студентами с помощью коктейля Молотова. Дом номер 18 по улице Champollion был охвачен огнем, когда Дюпон и его сослуживец, Терри Саймон, бросились внутрь и начали выводить и выносить жильцов, не обращая внимания на сражение, идущее рядом, в Сорбонне. Дюпон, на которого упали горящие балки, скончался по дороге в госпиталь, и его тело доставили в морг. Двенадцать горожан, в том числе четверо детей, обязаны жизнью двум героям-пожарным».
«Но это не может быть он, — подумала я. — Разве что Винсент — точная копия своего отца, он мог ведь успеть произвести на свет ребенка до гибели… — Я вернулась к некрологу. — Девятнадцать лет в шестьдесят восьмом году… в принципе возможно, теоретически…»
Путаясь в мыслях, я стала искать букву «С». Терри Саймон. И нашла. Это был тот самый мускулистый парень, который выпроводил нас с Джорджией с места драки на берегу реки. На фотографии у Терри была пышная прическа в стиле «афро», но на лице играла та же самая уверенная улыбка, которой он одарил меня на террасе кафе. Это был определенно тот же самый молодой человек. Только более сорока лет назад.