Я уселась, поставила под стол сумку с книгами и начала в ожидании официанта рассматривать посетителей кафе. В одном из углов громко разговаривала компания студентов. Несколько столиков занимали деловые люди, разложившие перед собой документы. Необыкновенно красивая женщина лет под тридцать сидела в одиночестве.
Я сосредоточилась на ней. У нее были густые светлые волосы, почти белые, и они падали ей на плечи, и если добавить к ним высокие скулы и светло-голубые глаза, то женщину в общем можно было принять за уроженку скандинавских стран.
К ней подошел мужчина, до того стоявший у бара; ко мне он был обращен спиной. Он сел напротив женщины, взял чашку с кофе, стоявшую на столе, и выпил ее одним глотком. А потом потянулся к ее руке, бессильно лежавшей на скатерти.
Он что-то сказал женщине, и она опустила глаза. Я увидела, как по ее нежной щеке скатилась слеза, а мужчина машинально поднял руку, чтобы смахнуть ее. Потом он заправил за ухо женщины прядь платиновых волос очень знакомым мне жестом.
И тут вдруг мое сердце остановилось. Меня пробрало ледяным холодом; я схватила свою сумку и при этом уронила со стола на пол стеклянную солонку; та с шумом разлетелась вдребезги. Женщина посмотрела в мою сторону и что-то сказала собеседнику.
Он обернулся — и замер, и его лицо исказилось от бесконечного огорчения. Да, я не ошиблась. Это был Винсент.
И как раз в это мгновение передо мной возник официант, державший в руках веник и совок.
— Извините, — с трудом выдавила из себя я и, схватив куртку, висевшую на спинке моего стула, бросилась к выходу из кафе.
Всю дорогу домой я бежала, и лицо у меня онемело так, как будто мне вкололи могучую дозу новокаина. «Но ведь я сама его бросила, — напоминала я себе, — не наоборот. Так почему бы ему не найти кого-то еще?»
Мне в голову пришла мысль, что Винсент, возможно, лгал, говоря, что никого не любил с самой ранней юности. Он мог все это время встречаться с той великолепной блондинкой. Но мое сердце, даже будучи разбитым, твердило, что это не так. Винсент не мог мне лгать. И Шарлотта тоже, когда говорила, что я — первая девушка, в которую Винсент влюбился после того, как стал ревенантом.
К несчастью, сколько бы раз я ни повторяла себе, что Винсента нельзя винить, что именно я порвала отношения с ним, мне не становилось от этого легче.
Придя домой, я сразу отправилась в комнату Джорджии и распахнула дверь без стука.
— Идем! — выдохнула я.
Сестра улыбнулась и протянула мне короткое платье, отделанное кружевами.
25
Мы вышли из дома около девяти часов и сели в машину, ожидавшую нас. Я забилась на заднее сиденье рядом с двумя девушками, которых я видела в школе, а Джорджия устроилась на переднем сиденье и поцеловала в губы красивого парня, с которым я никогда прежде не встречалась.
Я знала, что Джорджия всегда так здоровалась с молодыми людьми, которые ей нравились, так что решила разузнать о подробностях позже. Джорджия представила нас друг другу.
— Лоуренс, он англичанин. Мэгс — ирландка. Ида — шведка. А это моя сестра Кэти, которой просто необходимо отлично провести вечер. Если она вернется домой скучающей, мне придется за это ответить. — Джорджия включила радио, и Лоуренс направил машину в сторону реки.
Нужный нам клуб находился в восточной части Парижа, в довольно примитивном окружении, но здесь находились излюбленные местечки художников, моделей и музыкантов, которые еще не сделали карьеру. Несколько баров в этом районе вошли в моду за последний год, и на тротуарах перед ними стояли маленькие компании в ультрамодной одежде; они дрожали от холода, куря на ветру.
Мы остановились перед каким-то зданием в переулке; дом, казалось, содрогался от оглушительной музыки, доносившейся изнутри. Перед дверью стоял здоровенный вышибала, в джинсах и белой майке-безрукавке, обтянувшей впечатляющие мускулы на его груди. Лоуренс прокричал что-то, заглушая рев музыки, и мужчина сделал шаг в сторону и распахнул перед нами дверь.
Внутри было огромное, как бальный зал, помещение, но вот высота потолка не превышала и восьми футов. Сбоку торчала кабинка диджея, а вдоль всей противоположной стены растянулась барная стойка, освещенная флуоресцентными лампами. Стены были выложены необработанным камнем, потолок поддерживали беспорядочно разбросанные колонны. Белые прожектора, установленные в углу делали неровные каменные стены театрально зловещими.