Дома я стянул с нее платье, едва закрыв дверь и крепко сжав, протащил в комнату и бросил на диван. Если я не присуну ей сейчас же, мои яйца просто лопнут. Когда я ее трахал, она громко кричала и повторяла, как заведенная: милый, милый, любимый, любимый, а ее груди прыгали у меня под ладонями, соски терлись между пальцами. Лишь один раз она открыла глаза, когда я кончил прямо в нее. Она даже чуть протрезвела и побежала в душ. Потом мы обнялись, и она заснула, пьяно посапывая, а я трахнул ее еще раз спящую, поставил будильник и, счастливый, отрубился.
…Я разбудил ее очень рано и, торопя словами «Скорей, милая, я на работу опаздываю, скорей!», впихнул ее в платье и, схватив за руку, поволок на улицу. Быстро поймал машину и сказал — до «Щукинской». «Щукинская» от моего дома очень далеко, и дорога туда настолько замысловата, что запомнить ее она никак не сможет.
…У метро я подхожу к первой попавшейся конторе (чуть ли не ЖЭК), обнимаю ее очень ласково, и спрашиваю, позвонит ли она мне сегодня. Потом даю наобум семь цифр и захожу в контору.
…Пять минут стою в предбаннике, где меня никто не заметил, потом осторожно выглядываю и только потом иду на автобусную остановку, чтобы ехать домой. Небо было затянуто облаками, накрапывал дождь. Ей, наверно, холодно сейчас ехать в легком платьице.
…Я накрылся с головой простыней и заснул.
ГЛАВА 11 (6-евро)
На улице наши порядком пьяненькие Катя и Ляля потребовали, чтобы мы нашли им: а) еду, б) вписку, в) продолжение банкета. Я предложил им самим попробовать себя в искусстве воровства алкоголя. Наши чиксы прошли закалку не где-нибудь, а в «Серне», и мою, в общем-то, невинную фразу они восприняли как а) вызов, б) выебон. Нестройно шагая и гордо подняв подбородки, они направились в ближайший супермаркет.
Уже на ступеньках перед стеклянными, на фотоэлементах, дверьми, мы с Псом стали в два нетрезвых голоса их отговаривать и убеждать обождать с кражами до завтра. Наши чиксы бомжевали первый раз, до этого у них текла обеспеченная, спокойная жизнь. Но от рождения они оказались особо восприимчивыми к адреналину, алкоголю, наркотикам и грязному сексу. В конечном итоге, они сейчас стоят на ступеньках перед супермаркетом и пытаются вырваться из наших цепких объятий, чтобы отправиться на грабежи и разбой.
Наши с Псом глотки — луженые, и такого эффекта на нас выпитое вино не оказало. Да и будь мы хоть трижды в РОВНО, воровство у нас в крови и в инстинктах, и мы понимаем, что первый раз, да в пьяном виде — чиксы засыпят-ся с очень высокой долей вероятности.
Этот бой мы проиграли. Как и все бои с нашими чиксами. И сейчас мы стояли на ступеньках, ожидая их возвращения, мрачно грызли ногти, курили — одну сигарету в тридцать секунд и молились…Катя выскочила первой, в трех метрах за ней — Лялечка. У Кати-Девушки было две бутылки коньяка, у Лялечки — пара виски. Глаза у них вылезали из орбит, волосы развевались по воздуху, они непрерывно, на одной ноте, верещали. Ведьмы, ни дать ни взять. Бежали они неправдоподобно быстро. И еще через секунду сердце упало в пятки не у пьяных чикс, а у нас. Следом вылетел охранник, в дурацкой униформе. Одной рукой он держался за фуражку, в другой — держал газовый баллончик. Убежать у чикс не было никакого шанса.
Через одну десятую секунды секьюр поравнялся с Псом, и тот, повинуясь не разуму (в этот момент я просканировал его мозг), а инстинкту, провернулся на пятке, чуть согнув ногу в колене, и другой ногой долбанул бегущего по лодыжкам. Он упал — фуражка в одну сторону, баллончик в другую. Лицо Пса оставалось безмятежным, ничего не выражающим, зажатая в губах сигарета при резком движении просыпала несколько искр. Но оказывается, этот парень был сделан из крепкого материала. Меня даже обдало лесными запахами ясеня, дуба и других особо твердых пород дерева. Еще через секунду он уже поднимался с асфальта, прямо передо мной. Я понял — эстафетная палочка теперь у меня. Я согнул руку и с резким приседом локтем долбанул охранника по складкам на шее, под затылком. Он опять упал, но теперь медленно, в два этапа — сначала на колени, потом лицом вперед, с неживым стуком, как полено.
Краем глаза, спасительным сверхсознанием, я увидел кадр, промелькнувший три секунды назад, за секунду до вылета чикс из магазина: автобус, плавно замедляющий ход и заворачивающий за угол, Я заорал, пытаясь рявкнуть «За мной!!!!», но, выдавая лишь «АААЗЗЗААА!!», побежал за угол. Через несколько скачков я почувствовал, что Пес, держа обеих чикс за шкирки так, что их ноги висели в воздухе, несется за мной.
…Мы уже успели развалиться на заднем диване и даже сердце выбивало не 180, а всего 150 ударов в секунду, когда раздался приближающийся с киношной скоростью звук сирены. Бело-зеленая тачка с мигалками на крыше проехала нам навстречу.
ГЛАВА следующая (Конец. Полный конец)
…Через несколько скачков я почувствовал, что Пес, держа обеих чикс за шкирки так, что их ноги висели в воздухе, несется за мной.
Когда я заворачивал за угол, меня чуть занесло, и подошвы кроссовок весело взвизгнули, как визжит тачка, если водила не справляется с управлением.
Сзади пыррр-пыррр — рычал в такт скачкам Пес, и где-то в другом измерении (в моем из. сейчас были только: Песье пых-пыр, я и автобус, стоящий у остановки и издевательски помаргивающий правым поворотником), раздался вой сирен.
НУ! ЗА! РА! ЗА! СТОЙ! — прыгало в голове в такт ударов подошв по тротуару, в этот же такт попадало мигание на заднице автобуса, которая — СУ!У!У!КА!А! — тронулась с места и начала удаляться (вместе с остальным, естессно, корпусом автобуса). Жилы на ногах взвыли, надрываясь, в коленях при каждом толчке скрипело — я бежал сверх всех своих сил, я бежал, как не бегал никогда, так, что воздух не успевал расходиться перед моим почти летящем телом — я чувствовал его упругое сопротивление.
Автобус с каждым моим прыжком удалялся на расстояние трех таких прыжков, четырех, пяти… Но я (мы) продолжал(и) нестись, лететь, я не чувствовал усталости {какая усталость через десять секунд бега?), только кровь почему-то очень весело застучала в ушах. Бах-бах-бах-бх-бх-бх… И только теперь в голову с потоком встречного воздуха влетало осознание того, ЧЕМ это все может закончиться, в теле раздался адреналиновый выстрел!
Я бежал и на бегу удивлялся тому, что какая-то часть меня совсем не поддалась панике {в этой части и появилось удивление), словно все происходящее относилось ко мне — как если бы я сидел в Москве, в И-нет кафе, и смотрел бы прямую трансляцию в режиме он-лайн с одной из камер, поставленных по всему свету. Эта же часть мозга слышала, как с каждым прыжком Песье хрипящее дыхание все отдалялось… Сознание, ужавшееся в самой маленькой дольке мозга, отчаянно кричало: СТОООЙ! ПОДОЖДИ!!! (или это кричали Пес с чиксами?), ноги не слушались, тело не слушалось, я завернул за очередной какой-то угол и полетел вперед еще быстрее и быстрее. Одновременно я слышал приближение воя сирены (ТО! ЧНО! О! МЕН!ТЫ!), но спокойная (она же единственная работающая) часть мозга не могла проанализировать информацию, поступающую из ушей. Она была нелогична, была противоречива. Сирена приближалась, но не сзади, а откуда — непонятно. Казалось, она звучала со всех сторон, как будто я был перекрестье хороших колонок-усилков. (Или наоборот — завывала только в моей голове???!!!!!!!!)
Я уже не слышал за собой Пса, я уже почувствовал, что еще десять прыжков — и пора тормозить, все, хорош, убежал(и), ВДРУГ:
Из-за дома выехала даже не тачка, а только ее белый капот. Вытянутый, как нос легавой охотничьей, капот полицейской машины. ЕГО СТРЕМИТЕЛЬНОЕ ПОЯВЛЕНИЕ — В МЕТРЕ ОТ МЕНЯ — и я уже кувыркаюсь через него (ничего не сдел-) — и падаю лицом вперед по (-ать! Пиздец при-) другую сторону машины (-бежал!) — успел выдать мне свою последнюю мысль мозг и трусливо отключился. Я не потерял сознание, и даже рауша от удара об асфальт не было. Я все видел и все слышал, но ничего не понимал. Я видел перед собой жерло пистолетного ствола (широко расставив ноги, один мент держал пушку), я чувствовал, как — раз — одну, раз — другую — мои руки заворачивают за спину, (другой мент проворно выскочил с заднего сиденья и очутился у меня за спиной), и слышал металлический щелчок у запястий. Но я этого не понимаю. Под коленями через ливайсы чувствую тепло нагретого ласковым солнышком асфальта, потом я отрываю взгляд от пушки и поднимаю голову — на пронзительно чистом французском небе два белых облачка. Все понятно, все ясно — кроме мусоров и пушки.